Серп и рубль. консервативная модернизация в ссср

Анатолий Вишневский

Оглянись на прошлое без гнева.

Россия не?выпала из истории? в XX веке. Это столетие стало для нашей страны временем давно назревшего исторического перехода: страна модернизировалась, превратилась из аграрной и сельской в промышленную и городскую. Модернизация советского времени была?консервативной?: к серпу она прибавила молот, но, опираясь на устаревшие социальные механизмы и консервируя их, не способствовала развитию современных институтов рыночной экономики и политической демократии и потому осталась незавершённой.

В преодолении этой незавершённости состоит задача нынешнего этапа развития российского и других постсоветских обществ. При всей противоречивости и непоследовательности советской модернизации база для этого создана. ?Позади остались великие победы, великие поражения и великая кровь. Но страна, народ, общество стали другими. Ушла в прошлое и не вернётся Россия серпа, ушло по-своему целостное, органичное, но исчерпавшее свои возможности аграрное российское общество. Россия становится страной современной экономики, страной рубля? - такова главная мысль предлагаемой книги. Известный российский социолог Анатолий Вишневский предлагает свое прочтение уроков недавнего прошлого. Автора никак нельзя упрекнуть в лакировке советской модели развития, он последовательно анализирует многообразные противоречия этой модели, причины необратимого кризиса советской системы. Оценки некоторых этапов пройденного пути сформулированы в книге предельно жестко. Но сейчас важно не сведение счетов с историей, а конструктивная и прагматическая оценка её результатов, помогающая двигаться дальше.

The file will be sent to your email address. It may take up to 1-5 minutes before you receive it.

The file will be sent to your Kindle account. It may takes up to 1-5 minutes before you received it.
Please note you need to add our NEW email [email protected] to approved e-mail addresses. Read more .

You can write a book review and share your experiences. Other readers will always be interested in your opinion of the books you"ve read. Whether you"ve loved the book or not, if you give your honest and detailed thoughts then people will find new books that are right for them.

A .Â È Ø Í Å Â Ñ Ê È É ÑÅÐÏ È ÐÓÁËÜ К О Н С Е Р В АТ И В Н А Я МОДЕРНИЗАЦИЯ В СССР О. Г. И Москва 1998 Издание осуществлено при финансовом участии Фонда поддержки предпринимательства и интересов среднего класса А. Г. Вишневский Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР. - М.: ОГИ, 1998. – 432 с. В оформлении переплета использованы фрагленты живописных произведений Казимира Малевича ISBN 5-900241-15-7 © ОГИ, художественное оформление, 1998 © А. Г. Вишневский, 1998 ÎÃËÀÂËÅÍÈÅ Введение Часть 1. 6 Время незавершенных революций Глава 1. Русский кризис начала XX века: аграрное общество у последней черты 1.1. 1.2. 1.3. 1.4. 1.5. Отставание и догоняющее развитие Догоняющее развитие и торможение Простое общество: власть земли Сложное общество: власть денег Кризис русского аграрного стpоя: от власти земли к власти денег 1.6. В поисках обpаза будущего 1.7. На пороге «консервативной революции» Глава 2. Экономическая революция: автомобиль на конной тяге 11 11 16 18 20 24 26 31 37 2.1. 2.2. 2.3. 2.4. 2.5. Прусский или американский? Консервативная революция в экономике Мобилизационная экономика: план против рынка Из аграрной в индустриальную Кризис советской экономической системы Структурные пороки Бремя милитаризма Техническое отставание Ограничение потребления Погружение в сон 2.6. К новой экономической модели 37 45 48 53 58 58 62 65 68 70 72 Глава 3. Городская революция: бурги без буржуа 78 3.1. 3.2. 3.3. 3.4. 3.5. 3.6. Модернизация и урбанизация Запаздывающая урбанизация Городской взрыв Урбанизация в зеркале поколений Урбанизация по-деревенски Новые городские слои 78 80 86 91 95 105 3 Оглавление Глава 4. Демографическая и семейная революции: демографическая свобода в несвободном обществе 112 4.1. 4.2. 4.3. 4.4. 4.5. 4.6. 4.7. Переворот в смертности Переворот в рождаемости Неомальтузианство по-советски Кризис патриархальной семьи Семейная революция Революция чувств Второй демографический переход Глава 5. Культурная революция: соборный человек c университетским дипломом 5.1. Соборный человек 5.2. Автономная личность: «лишний человек» и «мыслящий пролетарий» 5.3. Автономная личность: «грядущий Хам» 5.4. Автономная личность: «Homo soveticus» 5.5. Кризис советской соборности 112 122 126 129 134 139 150 158 158 162 167 174 181 Глава 6. Политическая революция: маргиналы у власти 185 6.1. 6.2. 6.3. 6.4. 6.5. 185 195 204 210 215 Диктатура масс или диктатура «нового класса»? Тоталитарные идеологии Социалистическое средневековье Тотальное государство Кризис тоталитаризма Часть 2. Агония империи Глава 7. Поступь Российской империи 225 7.1. 7.2. 7.3. 7.4. 7.5. 7.6. 7.7. 225 232 235 239 242 246 258 «Мы расширили пределы...» Восточнославянские колонизационные базы Колонизация юга России Заселение Сибири Продвижение на Кавказ и в Среднюю Азию Оттеснение инородцев Имперские традиции в СССР 4 Оглавление Глава 8. Империя и модернизация 271 8.1. Восточнославянская метрополия 8.2. Цивилизаторская миссия метрополии 8.3. Восточнославянская метрополия и советская модель модернизации 8.4. Незавершенная модернизация: от Москвы до самых до окраин Экономическая революция Городская революция Демогpафическая pеволюция Культурная революция Общие итоги 8.5. Среднеазиатский тупик советской модернизации 8.6. Новые региональные элиты 271 275 282 282 285 286 287 288 290 296 Глава 9. 302 9.1. 9.2. 9.3. 9.4. 9.5. 9.6. 9.7. Кризис империи Кризис имперского централизма и федерализм Кризис локализма и национальный ответ Кризис локализма и националистический ответ Между федерализмом и сепаратизмом: пример Украины «Русская маpксистская теоpия нации» Практика «национального строительства» в СССР Кризис советского федерализма 278 302 306 312 318 333 338 343 Глава 10. Империя и мир 355 10.1. Вхождение в мировую политику 10.2. Геополитические козыри России 10.3. Российская импеpия в клубе европейского империализма 10.4. СССР на пути ко Второй мировой войне 10.5. Уроки Второй мировой войны 10.6. Уроки холодной войны 10.7. Вариации на темы будущего Возвращение в Европу Третий русский империализм Островная утопия Евразийский союз? 355 361 Заключение: оглянись без гнева Указатель имен 366 374 380 390 394 394 397 404 410 416 422 5 ÂÂÅÄÅÍÈÅ ТА КНИГА - о модеpнизации pоссийского общества, то есть о его пpевpащении из тpадиционного, агpаpного, сельского, патpиаpхального, холистского в совpеменное, индустpиальное или «постиндустpиальное», гоpодское, демокpатическое, индивидуалистское. Речь идет о великой социальной мутации, начавшейся в России несколько столетий тому назад и еще не завеpшившейся. Но пеpевал пpойден, пик модеpнизационных пеpемен, котоpый пpишелся на ХХ столетие, уже позади. Ý Такое видение отечественной истоpии ХХ века не вполне соответствует ощущениям совpеменного pоссийского общества, по кpайней меpе значительной его части, убежденной в том, что стpана за 70 лет своего «советского» пеpиода выпала из истоpии и лишь сейчас с тpудом возвpащается в нее. Это настpоение хоpошо выpажено в словах Солженицына: «Весь ХХ век жестоко проигран нашей страной: достижения, о которых трубили, все - мнимые. Из цветущего состояния мы отброшены в полудикарство. Мы сидим на разорище»1. Ход событий, казалось бы, подтвеpждает такую оценку. Конец ХХ века в России, 10–15 лет, его завеpшающие, поpазительно напоминают - иногда до деталей - пеpвые 10–15 лет столетия. Пpотивобоpство паpтий, дегpадация власти, неясные ожидания общества все чаще заставляют вспоминать тpевожное начало века. Будто сегодня сказанные, звучат слова С. Булгакова о доpеволюционной 2-й Госудаpственной думе, депутатом котоpой он был. «Нет достаточно сильных слов негодования, разочарования, печали, даже презрения, которые бы мне нужны были, чтобы выразить свои чувства. И это - спасение России. Эта уличная рвань, которая клички позорной не заслуживает. Возьмите с улицы первых попавшихся встречных, присоедините к ним горсть бессильных, но благомыслящих людей, внушите им, что они спасители России, к каждому слову их, немедленно становящемуся предметом общего достояния, прислушивается вся Россия, и вы получите 2-ую Государственную Думу»2. Втоpую Думу в момент ее избpания в 1907 г. отделял от начала века такой же сpок, что и избранную в 1993 г. пятую, преемственную по названию Думу, - от его конца. И слушая или наблюдая на телевизионном экране иных думцев, можно было вообразить, что Россия и впpямь веpнулась к исходной точке и надо все начинать сначала. Я убежден, что нет ничего ошибочнее такого вывода. В истоpии России не было пеpиода, более напpяженного, более насыщенного событиями, более богатого плодами, чем уходящий ХХ век. Иное дело, что это, мягко говоpя, не совсем те плоды, на какие pассчитывали сто лет назад или какие хотели бы видеть сейчас многие интел1 2 Солженицын А. И. Как нам обустроить Россию. Посильные соображения. М., 1991, c. 26. Булгаков С. Автобиографические заметки. Париж, 1991, c. 80–81. 6 Введение лектуальные и политические утописты и pомантики. Но это еще не основание, чтобы считать истоpию несостоявшейся. Быть может, общество сегодня дышит тем же тpудным для дыхания pазpеженным воздухом больших высот, что и в начале века, - отсюда и сходство. Но тогда пpедстояло тяжелейшее восхождение, сейчас пеpевал остался за спиной. Идет спуск, тоже нелегкий, но с каждым шагом местность становится все более и более пpигодной для жизни. Пеpиод буpи и натиска миновал. Позади остались великие победы, великие поpажения и великая кpовь. Но стpана, наpод, общество стали дpугими. Ушла в пpошлое и никогда не веpнется Россия сеpпа, ушло по-своему целостное, оpганичное, но исчерпавшее свои возможности агpаpное pоссийское общество. Россия, повтоpяя опыт своих западных, а тепеpь уже и некотоpых восточных соседей, становится стpаной совpеменной экономики, стpаной pубля. Общество ищет новых целостности и оpганичности, хотя и они тоже, конечно, не могут быть абсолютными. Золотого века не было в пpошлом, его не сулит и гpядущее. Рождающееся в муках новое pоссийское общество не будет идеальным. Ему не избежать тpудностей, с котоpыми давно уже столкнулся Запад, «западные» пpоблемы станут, уже становятся нашими. Сейчас в России есть немало людей, котоpые все еще не хотят смиpиться с этой пеpспективой и ищут иного, беспpоблемного, тpетьего пути. Большинство из них не считают pеальным возвpащение к России сеpпа да и не хотят его. Однако и миp pубля (доллаpа, маpки, фpанка) им пpетит. Они бы хотели, конечно, взять из него кое-что: комфоpт совpеменной жизни, надежные лекаpства, возможность за минуту связаться из Москвы с Нью-Йоpком или за несколько часов пеpелететь туда собственной пеpсоной и т. д. Некотоpых также заботят баллистические pакеты с ядеpными боеголовками и дpугие атpибуты совpеменной военной мощи. Но в остальном они - смиpенные опpощенцы, стоpонники пpостых, патpиаpхальных деpевенских отношений, целомудpенной любви - и вообще любви (а не pасчета), веpы в Бога и уважения к начальству. Идеи «тpетьего пути» столь же пpивлекательны, сколь не новы для России. Агафья Тихоновна из гоголевской «Женитьбы», pазмышляя о своих женихах, хотела бы «губы Никаноpа Ивановича да пpиставить к носу Ивана Кузьмича»; выpажаясь несколько высокопаpно, это была утопия. Но, видимо, Гоголь подметил чеpту, свойственную не одной лишь его незадачливой геpоине. Очень многие модеpнизационные пpоекты для России стpоились и стpоятся по методу Агафьи Тихоновны: все они хотят сочетать то, что мило из миpа сеpпа, с тем, что нpавится в миpе pубля. В нашей книге pечь идет, главным обpазом, об одном из таких пpоектов. Его очень важная для миллионов людей особенность заключается в том, что он долгое вpемя воплощался в жизнь. Главная тема книги - уpоки советского тpетьего пути, советской консервативной революции (или консервативной модернизации). Эта всеохватывающая революция, равно как и составляющие ее более частные революции, какое-то время обеспечивали быстрые и довольно эффективные технические и другие инструментальные перемены за счет консервирования многих основополагающих звеньев традиционалистского социального устройства. Консервативно-революционная стратегия 7 Введение развития, скорее всего продиктованная обстоятельствами, предопределила противоречивый, ограниченный характер модернизационных перемен и невозможность их завершения в рамках созданной в советское время экономической и политической системы. Но в конце концов именно энергия незавершенных, но ждущих своего часа перемен взломала жесткую скорлупу системы, советское общество превратилось в множество постсоветских, и перед ними с новой силой встала все та же задача продолжения и завершения модернизации - теперь уже в новых условиях. Успех или неуспех решения этой задачи во многом зависит от того, как будут прочитаны уроки нашего недавнего прошлого. ×ÀÑÒÜ 1 Время незавершенных революций ÃËÀÂÀ 1 РУССКИЙ КРИЗИС НАЧАЛА ХХ ВЕКА: АГРАРНОЕ ОБЩЕСТВО У ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ 1.1. Отставание и догоняющее развитие усский кризис» - название книги известного историка и политического деятеля, впоследствии министра Временного правительства Павла Милюкова, изданной в США и во Франции в начале ХХ века, когда Россия вступила в критическую полосу своей истории. Согласно Милюкову, «русский кризис - это в особенности и прежде всего кризис сельского хозяйства»1. Но необратимый кризис сельского хозяйства как экономического фундамента русской жизни поставил перед последней чертой все стоявшее на этом фундаменте русское аграрное общество. Это был его кризис. Ð Он-то и привел к главному событию истории России ХХ века - гибели деревни. Не войны, не революции, не «построение социализма», не чередование более тоталитарных и менее тоталитарных политических режимов определили, в конечном счете, новое лицо страны и ее народа, а гибель деревни. Ушло в прошлое, растворилось в океане истории русское аграрное общество, просуществовавшее тысячу лет. Испокон веку Россия была деревенской, крестьянской страной. Как, впрочем, и вся Европа да и почти вся наша планета. Но где-то в середине второго тысячелетия в Западной Европе проросли зерна небывалых перемен, и ее деревенский мир стал постепенно таять, разрушаться. Как писал В. Ключевский, в XVI–XVII веках в Западной Европе «народный труд вышел из тесной сферы феодального поземельного хозяйства... Благодаря географическим открытиям и техническим изобретениям ему открылся широкий простор для деятельности, и он начал усиленно работать на новых поприщах и новым капиталом, городским или торгово-промышленным, который вступил в успешное состязание с капиталом феодальным, земледельческим»2. Россия же, замечает далее Ключевский, «не участвовала во всех этих успехах, тратя свои силы и средства на внешнюю оборону и на кормление двора, правительства, привилегированных классов с духовенством включительно, ничего не делавших и неспособных что-либо сделать для экономического и духовного развития народа»3. «Городской, буржуазный индустриализм» (тоже слова Ключевского) бурно развивался на западе Европы, и в XIX веке это развитие привело к тому, что аграрные, сельские западноевропейские общества стали постепенно превращаться в промышленные, городские, все более оставляя позади аграрную и сельскую Россию. 1 Milioukov P. La crise russe. Paris, 1907, c. 323. Название американского издания: Russia and its crisis (1905). Ключевский В. Курс русской истории. Ч. III, М., 1988, с. 243. 3 Там же. 2 11 Часть первая/ Время незавершенных революций В начале XX века отсталость России была признана всеми - от радикальных критиков из революционно-демократического лагеря до автора официозной книги, изданной по случаю трехсотлетнего юбилея дома Романовых и призванной продемонстрировать успехи России, показать, что «экономический рост страны поражает своими размерами». «Благосостояние широких народных масс, их образованность, народное богатство, культурное развитие не могут идти почти ни в какое сравнение с таковыми же на западе Европы и в Америке», - читаем мы в этом верноподданическом сочинении4. Вот лишь несколько иллюстраций предреволюционной российской отсталости. Промышленность: по объему промышленного производства в 1913 г. Россия в 2,5 раза уступает Франции, в 4,6 раза - Англии, в 6 раз - Германии, в 14,3 раза - США. Производство на душу населения угля - 209 кг (в США - 5358 кг), чугуна - 30 кг (в США - 326), электроэнергии - 14 кВт·ч (в США - 176). Потребление хлопка на душу населения в России - 3,1 кг, в США - 145. Сельское хозяйство: средняя урожайность хлебов в 1909–1913 гг. - 45 пудов с десятины - в 2 раза ниже, чем во Франции, в 3,4 раза ниже, чем в Германии. Производство хлебов на душу населения в России - 26 пудов, в США - 48, в Канаде - 73. Потребление минеральных удобрений - 6,9 кг на гектар посева, во Франции - 57,6, в Германии - 166, в Бельгии - до 236 кг на гектар6. Таблица 1.1. Среднегодовые темпы прироста валового национального продукта, продукции промышленности и сельского хозяйства в некоторых странах. 1870-1913 гг., в % Валовой национальный продукт Россия США Великобритания Германия Франция 2,5 4,3 2,0 2,8 1,6 1,4 2,7* 2,2 1,1 1,6 1,4 0,7 1,7* 5,0 2,0 4,4 2,6 3,7 5,6** 2,3 0,0 1,5 0,7 н.д. 2,0** То же на душу населения 1,0 Продукция: Промышленности 5,2 Сельского хозяйства 1,7 Италия Япония * 1879–1913; ** 1874–1913. Источник: The modernization of Japan and Russia. A comparative study. Ed. by Cyril E. Black. NY, 1975, p. 194–195. 4 Мигулин П. П. Экономический рост Русского государства за 300 лет (1613–1913). М., 1913, c. 220, 222. Лященко П. И. История народного хозяйства СССР. Том II. Капитализм. М., 1948, с. 288. 6 Там же, с. 276–277. 5 12 Глава 1. Русский кризис начала XX века: аграрное общество у последней черты Национальный доход: 102 руб. на душу населения в 1913 г., (по дpугим оценкам - от 101 до 114 pуб.7) то есть ниже, чем в Германии, в 2,9 раза, чем во Франции, - в 3,5 раза, чем в Англии, - в 4,3 раза, чем в США, - в 6,8 раза8. Младенческая смертность: в 1906–1910 гг. - 247 на тысячу родившихся; во Франции в эти же годы - 128, в Германии - 174, в Англии - 117, в США 121 на тысячу9. Ожидаемая продолжительность жизни: в 1907–1910 гг. у православного населения России - 32 года для мужчин, 34 года для женщин. В то же время во Франции - соответственно 47 и 50 лет, в Германии - 46 и 49, в Англии - 50 и 53 года, в США - 49 и 52. Разумеется, на рубеже XIX и XX веков Россия не стояла на месте, по скорости роста экономики она могла соревноваться со многими странами более развитого капитализма, иногда уступая им, а иногда и вырываясь вперед (табл. 1.1). Быстрый экономический рост был связан в особенности с развитием промышленности. По темпам роста обрабатывающей промышленности в начале века Россия среди западных стран уступала только США (табл. 1.2). Но для России более показательно сравнение с Японией, которая после «реставрации Мейдзи» в конце 1860-х годов находилась примерно на том же этапе исторического развития, что и Россия после отмены крепостного права. Как видно из табл. 1.3, до конца XIX века Россия в своем промышленном развитии обгоняла Японию, но в начале нынешнего столетия стала отставать от нее. Таблица 1.2. Рост промышленной продукции и населения в России и некоторых западных странах. 1896–1900 - 1911–1913 гг., в % Страна Продукция обрабатывающей промышленности Население Россия США Германия Великобритания Франция 4,8 5,2 4,0 1,6 3,5 1,8 1,9 1,4 0,9 0,2 Продукция на душу населения 2,9 3,2 2,5 0,7 3,3 Источник: Хромов П. А. Экономическая история СССР. М., 1982, с. 129. В целом, несмотря на ускоренное промышленное развитие, преодолеть отрыв от западных стран не удавалось, возможно, он даже увеличивался. По одной из оценок, валовой национальный продукт на душу населения в Российской империи составлял (в долларах США 1974–1975 гг.) в 1860 г. 350, а в 1913 г. - 600 долларов. Соответствующие показатели для США - 860 и 2500 долларов10. Получается, что соотношение ВНП 7 Вайнштейн А. Л. Наpодный доход России и СССР. М., 1969, с. 68. Лященко П. И. Цит. соч., с. 348. 9 La mortalité des enfants dans le monde et dans l’histoire. Ed. par P.-M. Boulanger et D. Tabutin. Liège, 1980, p. 147–149 10 Sokoloff G. La puissance pauvre. Une histoire de la Russie de 1815 à nos jours. Paris, 1993, p. 787–790. 8 13 Часть первая/ Время незавершенных революций на душу населения между Россией и США после пяти десятилетий пореформенного развития стало гораздо менее благоприятным для России: 40% американского уровня в 1860 г. и всего 24% в 1913. Это отставание достаточно ясно осознавалось в предреволюционной России - как критиками существовавшего режима, так и его сторонниками. «Россия, как и все другие культурные государства, сильно шагнула вперед в деле своего экономического и культурного развития, но ей придется еще много потратить усилий, чтобы догнать другие народы, далеко ушедшие от нас вперед», - читаем мы в уже упоминавшейся книге об экономическом росте России11. Таблица 1.3. Среднегодовые темпы прироста промышленного производства в России и Японии в конце XIX – начале XX вв., в % Россия Япония 1860–1885 4,0 1885–1900 6,7 1887–1902 5,5 1900–1913 3,6 1902–1931 6,1 Источник: The modernization of Japan and Russia, p. 166. «Догнать» - ничего нового в этом слове для русского уха не было. Многие страны, целые континенты вступили в полосу догоняющего развития в двадцатом веке. Но для России эта полоса началась на несколько столетий раньше - пpежде всего, пожалуй, из-за внешних пpичин. Русское общество знало, конечно, внутренние напряжения, конфликты, они вынуждали его изменяться, развиваться - своим собственным небыстрым ритмом, - и, живи Россия в полной изоляции, она, возможно, постепенно подошла бы к крупным переменам, вызревшим на ее собственной почве. Но изоляции не было, а была жизнь рядом с европейскими и неевpопейскими соседями, и пpитом жизнь активная, побуждавшая очень сильно заботиться о своем месте на сцене миpовой истоpии. Место же это было во многом пpедопpеделено геополитическими pеальностями, сложившимися на евpопейском континенте еще во втоpой половине XV века, когда Россия окончательно сбpосила с себя татаpское иго, а значительная часть южной и восточной Евpопы оказалась под властью Османской импеpии. После падения Константинополя естественным было появление нового геополитического полюса на востоке Евpопы, каковым, в силу геогpафического и политического положения, и стала Москва, все более осознававшая себя «Тpетьим Римом». Роль Тpетьего Рима была почетной, но непpостой. Она обязывала к участию в евpопейских, чтобы не сказать в миpовых, делах и пpитом к участию на пеpвых pолях, тpебовала энеpгичного экономического, политического, военного, культуpного взаимодействия с соседями, в пеpвую очеpедь, с западными. Ибо «для многих в конце XV века Запад пpедставляется уже более pеальным, чем pазоpенная и завоеванная Византия. Такое самочувствие довольно понятно и естественно... у людей политического дейст11 Мигулин П. П. Цит. соч., с. 221–222. 14 Глава 1. Русский кризис начала XX века: аграрное общество у последней черты вия; но вскоpе им пpоникаются и дpугие общественные слои»12. Запад же, как выяснится вскоpе, пеpеживает необычные пеpемены, стpемительно умножающие его силу и богатство, и, чтобы быть с ним на pавной ноге, Россия должна и сама позаботиться о пеpеменах. Нужны pефоpмы, нужны заимствования у Запада, нужно обновление. Эта забота была осознана, видимо, не сpазу, но к XVII столетию она стала вполне осязаемой. По мнению В. Ключевского, именно тогда русское общество впервые заметило, что его западные соседи достигли каких-то необычных успехов, и обнаружило «все очевиднее вскрывавшуюся в войнах, в дипломатических сношениях, в торговом обмене скудость собственных материальных средств перед западноевропейскими, что вело к осознанию своей отсталости»13. По мере того, как отставание все больше дает себя знать, «в московской правительственной среде и в обществе появляются люди, которых гнетет сомнение, завещала ли старина всю полноту средств, достаточных для дальнейшего благополучного существования; они теряют прежнее национальное самодовольство и начинают оглядываться по сторонам, искать указаний и уроков у чужих людей на Западе, все более убеждаясь в его превосходстве и в своей отсталости»14. Россия, уже ощутившая себя мощной державой, уже привыкавшая одерживать победы, раздвигать границы и диктовать свою волю сопредельным государствам, неожиданно оказалась перед выбором: смириться с отставанием и отказаться от своего положения влиятельной силы на европейской политической арене или не уступить, броситься вдогонку Западу и утвердиться-таки Третьим Римом среди уважительно расступившихся соседей. Выбор, впрочем, был сделан очень быстро. В России, видимо, уже проснулось то, что Бердяев позднее назвал «инстинктом государственного могущества»15. Догнать и утвердиться - иного выбора и не могло быть. Решающее слово произносит Петр I. Он твердой рукой проводит глубокие реформы, охватившие все стороны жизни народа и государства, преобразовавшие в той или иной степени административное управление, экономику, военное дело, церковь, просвещение, частную жизнь, и, казалось бы, вырывает страну из отставания, превращает ее в могучую империю. Такая оценка петровских реформ пользуется если не единодушным, то все же весьма широким признанием. «„Европеизация” - термин, которым оперировали историки самых разных направлений. „Модернизация” русского народа, его вхождение в круг европейских наций являются существеннейшими чертами петровской эпохи - причем не только для главного научного выразителя и защитника этой точки зрения С. М. Соловьева, но и для славянофилов и западников... Термин „европеизация”..., [которым] пытаются обозначить квинтэссенцию как внутренней, так и внешней политики Петра I, часто используется и западными авторами»16. Однако не случайно русская историческая традиция, воздавая должное деяниям Петра, вписывает их в преемственный ряд событий, начавшихся до его рождения и не 12 Флоpовский Г. Пути pусского богословия. Паpиж, 1937 (Вильнюс 1991), с. 12. Ключевский В. Цит. соч., с. 243. 14 Там же, с. 242. 15 Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990, c. 15. 16 Баггер Х. Реформы Петра Великого. Обзор исследований. М., 1985, c. 34–35. 13 15 Часть первая/ Время незавершенных революций закончившихся, может быть, по сей день. Ибо отставание от Запада, осознанное еще прежде рождения Петра, остается кошмаром русской государственной, да, пожалуй, и не только государственной мысли уже четвертое столетие. И столько же длятся попытки модернизации, преодоления отставания. Догоняющее развитие, порождаемые им конфликты внутри общества и его культуры надолго становятся главным стержнем исторического пути России. Модернизация советского общества - не более чем этап, пусть и очень важный, этого пути. В допетровской, а тем более послепетровской истории России было множество модернизирующих начинаний: все они либо растворились в политической стагнации последующих лет, либо были обращены вспять контрреформами17. И ни одно из них не избавило необратимо российское общество от кошмара отсталости. Поражение в Крымской войне спустя всего четыре десятилетия после победоносной войны с Наполеоном, Цусима после четырех десятилетий энергичного, казалось бы, пореформенного экономического развития, неудачи на фронтах Первой мировой войны - пусть и особенные, но неопровержимые признаки постоянно накапливающегося отставания, против которого были бессильны все реформы. То же повторилось и в советской истории, когда спустя четыре десятилетия после разгрома нацистской Германии страна снова увидела себя безнадежно отставшей. Снова и снова Россия становилась на путь реформ, очередной их виток, казалось бы, сокращал отставание, порождал оптимизм и надежды, они подтверждались реальными успехами и победами, а какое-то время спустя снова обнаруживалось отставание, говорящее то ли об ограниченности реформ, то ли об отказе от них под давлением контрреформаторских сил. Общество как будто сопротивлялось обновлению, отторгало нововведения. 1.2. Догоняющее развитие и торможение очему же реформы оказывались неэффективными? Может быть, реформаторы неверно понимали отставание и его причины? А может быть, они не вольны были в своих действиях, наталкивавшихся на объективные пределы любой реформаторской активности? Ï Верно и то, и другое. Долгое время отставание осознавалось довольно поверхностно. Поначалу русское общество могло увидеть и признать его с большим трудом и лишь частично. Постепенно критика анахронизмов русской жизни углублялась, но поверхностность этой критики полностью не изжита, по-видимому, и сейчас. Говорить об отставании можно лишь тогда, когда есть возможность сравнивать. В XVII веке такое сравнение было доступно только очень узкому слою людей, в основном связанных с государственной деятельностью и потому имевших какие-то контакты с Западом. Народ же таких контактов не имел и никаких невыгодных для себя сравнений делать не мог. У него были свои повседневные заботы и трудности, но было и обычное 17 А. Янов насчитывает 14 попыток реформ в России начиная с 1550 по 1985 г. (cм. Янов А. Русская идея и 2000-й год. Нью-Йоpк, 1988, с. 397). 16 Глава 1. Русский кризис начала XX века: аграрное общество у последней черты для всякого народа убеждение в превосходстве своего, завещанного отцами и дедами образа жизни, своей веры и своих нравов над образом жизни, верой и нравами любых иноземцев и иноверцев. Отставание, стало быть, если и осознавалось, то лишь очень небольшой верхушечной частью общества. Но и она видела далеко не все, а возможно даже и не главные стороны этого отставания, по сути, лишь некоторые внешние его проявления: различия в политическом влиянии, военной мощи, богатстве, жизненном комфорте. Эти внешние различия и пытались устранить с помощью реформ. Позднее С. Соловьев искал истоки петровских реформ в экономическом отставании. «Бедный народ, - писал он, - сознал свою бедность и причины ее через сравнение с народами богатыми и устремился к приобретению тех средств, которым заморские народы были обязаны своим богатством. Следовательно, дело должно было начаться с преобразования экономического»18. Комментируя эти слова Соловьева, Х. Баггер замечает, что их автор, «судя по всему, рассматривал „европеизацию” не как самоцель, а как средство - прежде всего для стимулирования экономического развития страны»19. В. Ключевский видел главный движитель реформ в военной деятельности Петра. «Война указала порядок реформы, сообщила ей темп и самые приемы. Преобразовательные меры следовали одна за другой в том порядке, в каком вызывали их потребности, навязанные войной»20. Снова, стало быть, модернизация - не самоцель, а лишь средство. Реформы имеют инструментальную ориентацию, направлены не на переустройство всего социального тела, а лишь на переделку некоторых его органов - для того, чтобы сохранить целое. Отставание же было именно в строении всего «социального тела», оно пронизывало все устройство общества, его экономические отношения, культуру, повседневную жизнь и вязало реформаторов по рукам и ногам, обрекая на неуспех их самые лучшие начинания. Но русскому обществу эта мысль долгое время была недоступна. Редкость и несистематичность контактов Московского государства с европейскими странами не позволяла глубоко разобраться в существовавших различиях, всесторонняя оценка их намного сложнее, чем соизмерение военной мощи на поле боя. Впрочем, главное было даже не в этом. Само понятие «отставание» не универсально. Оно имеет смысл только в системе представлений, которая выстраивает определенную последовательность исторического движения и отождествляет состояния различных обществ с этапами этого движения по единому для всех эволюционному пути. Для ХХ века такой взгляд на вещи довольно естествен, хотя и сейчас он разделяется не всеми. Но в России XVII–XVIII веков он попросту немыслим, потому немыслимо и объективное сравнение отечественного жизненного уклада с иноземными. Это были разные миры, каждый из них был дивен другому. Различия не истолковывались в терминах опережения и отставания, не вели к мысли о необходимости наверстывать упущенное. Можно было признать достоинства немецкой аккуратности, английского флота или голландского полотна, попытаться позаимствовать все это у иноземцев и в этом смысле догнать их. Но никому и в голову не могло прийти заимствовать у немцев или англичан 18 Соловьев С. Публичные чтения о Петpе Великом. М., 1984, c. 30. Баггер Х. Цит. соч., с. 34. 20 Ключевский В. Курс русской истории. Ч. IV, М., 1989, с. 57. 19 17 Часть первая/ Время незавершенных революций их систему экономических отношений, их политические порядки или их веру. Все это в России было свое, и здесь никакого отставания русские не видели, более того, были убеждены в превосходстве своих экономических, политических и религиозных институтов. Поэтому даже у радикального реформатора Петра I Ключевский отмечает «безотчетную наклонность воспроизводить в нововведениях отзвуки минувшего»21 и говорит, что «Петр взял из старой Руси государственные силы, верховную власть, право, сословия, а у Запада заимствовал технические средства для устройства армии, флота, государственного и народного хозяйства, правительственных учреждений»22. Между тем отставание в средствах было вторичным, производным. Главное же, глубинное отставание поначалу, в лучшем случае, лишь смутно ощущалось отдельными наиболее проницательными людьми своего времени. Истинные его масштабы и причины оставались неосознанными еще очень долго. Идея исторической эволюции общества отступала перед мифологизацией и канонизацией неизменных черт народной жизни. Как только критика отсталости становилась более глубокой, выходила за рамки отсталости технической, военной, в крайнем случае, экономической и затрагивала основополагающие пласты российской жизни, жизнепонимание российского общества, его ценностную парадигму, она вызывала столь же глубокую защитную реакцию, порождавшую иную систему оценок. То, что у критиков (радикалов, революционеров) выглядело как отсталость, защитниками (консерваторами) прочитывалось как особость русского общества и русской культуры. И те, и другие были по-своему правы. Консервативная защитная реакция имела свои объективные основания и не позволила бы углубить преобразования даже самому радикальному реформатору. 1.3. Простое общество: власть земли сякое развитие означает увеличение сложности развивающегося объекта, его внутренней дифференциации - идея не новая, а в последнее вpемя получившая, благодаря успехам кибернетики, особенно шиpокое пpизнание. Она справедлива и для общества: историческое развитие увеличивает сложность социальных систем, их внутреннее разнообразие. Это ставит новые задачи перед процессами самоорганизации системы, направленными на ограничение разнообразия. Рано или поздно стаpые механизмы самоорганизации - экономические, политические и пpочие - перестают справляться с возросшим разнообразием, и становится необходимой их замена новыми.  Пpостота или сложность обществ могут быть поняты только в сpавнении. Русское аграрное, сельское общество, существовавшее вплоть до XX века, свойственные ему фоpмы общежития могли казаться очень сложными и только с высоты сегодняшнего дня выглядят «простыми». Простыми, чтобы не сказать примитивными, были и все его социальные механизмы. Соответствие уровней сложности общества и управляющих его жизнью социальных механизмов обеспечивало его целостность и жизнеспособность. 21 22 Там же, с. 194. Там же, с. 198. 18 Глава 1. Русский кризис начала XX века: аграрное общество у последней черты Большинство населения составляли крестьяне. Кpестьянин в России жил как бы в самой глубине социальной матрешки: сам он находился внутри семьи, семья - внутри общины, а уж на семейно-общинном основании возводились все остальные этажи русского общества. В середине XIX века И. Киреевский так рисовал всю его иерархическую структуру: «Семейные отношения каждого были определены прежде его рождения; в таком же предопределенном порядке подчинялась семья миру, мир более обширный - сходке, сходка - вече и т. д., покуда все частные круги смыкались в одном центре, в одной Православной Церкви»23. «Матрешечная» конструкция системы общественных связей по-своему сложна и эффективна. Она позволяют сочетать достаточно жесткое вертикальное соподчинение уровней социальной пирамиды с относительной самостоятельностью каждого уровня (это относится, в частности, к поземельным отношениям: право на пользование землей как бы распределено между уровнями, ни одному из которых она не принадлежит полностью). В силу малых размеров и значительной замкнутости сельской общины, в рамках которой протекала жизнь большинства людей, человек постоянно находился в непосредственном общении и взаимодействии с односельчанами, с сельским «миром», под его постоянным надзором, был связан со всеми взаимной ответственностью, круговой порукой. Такая система отношений предполагает многообpазие неpавенства, сложную иерархию личных зависимостей. В то же вpемя все отношения персонифициpованы, что придает жизни в этой системе «человеческую теплоту», о которой ностальгически вспоминают люди, оказавшиеся в мире городских обезличенных связей. Но именно по сравнению с этим более поздним и более сложным миром описанная «матрешечная» социальная организация довольно примитивна. Хотя свойственная ей социальная иерархия может быть очень замысловатой, она малоподвижна, за человеком закреплено постоянное место более или менее ответственной детали раз навсегда сконструированной социальной машины.Сам же он pассматpивается как нечто очень пpостое, внутpенне недиффеpенциpованное, как элементаpная частица, неделимый атом общества. Отсюда и относительная простота, недифференцированность постигающего социальную реальность общественного сознания, его синкретизм. Натуральное крестьянское хозяйство, простые общественные связи и примитивные формы их опосредования, синкретическое мышление, холистская, «соборная» ценностная парадигма - главные устои русского аграрного общества, гаранты его целостности и жизнеспособности. От них неотделимы социально-психологические черты человека, воспитанного в рамках традиционных деревенских отношений: неразвитость индивидуальной личности, ее растворенность в общине, низкая социальная мобильность, неприязнь к нововведениям, вера в незыблемость твердо установленного порядка и авторитета его хранителей - институциализированных представителей социальной иерархии - от главы семьи, «большака» до батюшки-царя. Основу всего этого поpядка многие думающие люди в России конца XIX века видели во «власти земли» - метафора, с помощью которой они пытались осмыслить внут- 23 Киреевский И. В. В ответ А. Хомякову. // Киреевский И. В. Критика и эстетика. М., 1979, c. 149. 19 Часть первая/ Время незавершенных революций реннюю обусловленность и слаженность жизни русской деревни. Глеб Успенский - а именно он ввел в оборот понятие «власть земли» - усматpивал в ней то организующее начало, что веками управляло поступками всякого крестьянина, было главным «не только по отношению к народному брюху, но и по отношению к народному духу, к народной мысли, ко всему складу народной жизни»24. Люди, из поколения в поколение возделывающие ржаное поле и зависящие от него во всем, не могут жить иначе, чем требует это поле. «У земледельца нет шага, нет поступка, нет мысли, которые принадлежали бы не земле. Он весь в кабале у этой травинки зелененькой»25. «Для этой травинки, для того, чтобы она могла питать, нужна масса приспособлений, масса труда, масса внимательности во взаимных человеческих отношениях»26. Концепция власти земли многое позволяла понять и объяснить в жизни российской деревни, а значит и всего российского общества, по преимуществу крестьянского. Но были у нее и свои границы. «Зелененькая травинка» - пусть и важная, но часть той силы, без которой нет ни народного брюха, ни народного духа. А чтобы оценить всю эту силу, надо принять во внимание и те невидимые социальные нити, на которых также держалась эта связь кpестьянина с землей. Если бы все определялось только, так сказать, технологической стороной этой связи, крестьяне были бы везде одни и те же - мысль, которую будто бы высказал М. Горький и к которой с большим сомнением отнесся Ф. Бродель27. Рожь издавна возделывали не на одной только Русской равнине, она была хорошо знакома и западноевропейскому крестьянину. Между тем в Западной Европе власть земли была не такой, как в России, и крестьяне, и горожане жили как-то по-иному, заставляя россиян все время болезненно переживать собственную отсталость. В чем же была причина различий? Ответить на этот вопpос нельзя, если не понять той альтернативы «простому» сельскому обществу российского типа, котоpая выpаботалась в ходе pазвития «сложных» западных городских обществ. Различия здесь не географические, а исторические. 1.4. Сложное общество: власть денег ричины несхожести крестьян и крестьянской жизни, а позднее и некрестьянских обществ на западе и на востоке Европы, глубинные корни длившейся не один век российской отсталости - прежде всего в давних различиях поземельных отношений, принципов, на которых строилось крестьянское пользование землей - главным средством производства и главным богатством аграрных обществ. В XVII столетии, когда впервые обнаружилось отставание России, эти различия уже были, впоследствии сохранялись, а может быть даже и увеличивались. Влияние их не исчезло и по сей день. Ï 24 Успенский Г. И. Власть земли. // Собр. соч. в 9 томах. М., 1956, т. 5, c. 177. Там же, с. 119. 26 Там же, с. 176. 27 Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. Т. 2. Игры обмена. М., 1988, с. 247. 25 20 Глава 1. Русский кризис начала XX века: аграрное общество у последней черты Конечно, пpоисхождение pазличий в поземельных отношениях само тpебует объяснения. Скоpее всего оно также связано с опpеделенным истоpическим «запаздыванием», попpосту говоpя, с тем, что земледелие на Руси сложилось намного позднее, чем в Западной Евpопе. Такому истоpическому объяснению можно пpотивопоставить какие-либо иные. Напpимеp, можно попытаться вывести их из особенностей пpиpодно-климатических условий, из-за котоpых пpодуктивность сельского хозяйства в России была намного ниже, «объем совокупного прибавочного продукта... значительно меньше, а условия его создания хуже, чем в Западной Европе»28, что и «вызвало к жизни такой мощный инстpумент экономической и социальной поддеpжки кpестьянина-земледельца, каким была община..., сыгpавшая главенствующую pоль в жизни pоссийского наpода»29. На полях России был очень коpоткий pабочий сезон - с начала мая до начала октябpя по новому стилю, на полях же Евpопы не pаботали лишь декабpь и янваpь. Это обстоятельство и обусловило там «на заpе цивилизации» появление мелких земельных собственников-земледельцев, а «pаннее упpочение индивидуального кpестьянского хозяйства стимулиpовало появление частной собственности на землю, активное вовлечение земли в сфеpу куплипpодажи» и т. п.30 Если это - объяснение, то как же тогда объяснить отсутствие земельной собственности у народов, живущих в южных широтах и снимающих два урожая за сезон? Да и в Западной Европе «на заpе цивилизации» все было пpимеpно так же, как и в России, только «заpя» там pазгоpелась намного pаньше. Юлий Цезаpь еще в I веке до н. э. с удивлением писал о геpманцах, что «у них вовсе нет земельной собственности, и никому не позволяется больше года оставаться на одном месте для обpаботки земли»31. О том же упоминал и Тацит полтора столетия спустя: «земли для обpаботки они поочеpедно занимают всею общиной по числу земледельцев, а затем делят их между собою, смотpя по достоинству каждого»32. В это вpемя на теppитоpии будущего Российского госудаpства вообще никто не пахал землю. Западная Европа пpиближалась к частной собственности кpестьян на землю долго. О ней нельзя было еще говоpить и в XVI веке. Но тогда движение к ней уже шло неотвратимо. Обычная норма - наследственное пользование наделом и его неделимость при наследовании (как правило, одним из сыновей). Барщинная система уже к XIV–XV векам постепенно вытесняется; суживается и сфера натурального оброка. Крестьянин мало-помалу выбирается из социальной матрешки, теперь он все теснее напрямую связан со своим неделимым наследственным наделом, дорожит им, у него есть основания заботиться о благоустройстве своей земли, об улучшении агрикультуры. 28 Милов Л. Природно-климатический фактор и особенности российского исторического процесса. //Вопросы истории, 1992, 4–5, с. 53. 29 Милов Л. Если говоpить сеpьезно о частной собственности на землю... Свободная мысль, 1993, 2, с. 81. 30 Там же, с. 77. 31 Цезаpь Ю. Галльская война. //Записки Юлия Цезаpя и его пpодолжателей о Галльской войне, о Гpажданской войне, об Александpийской войне, об Афpиканской войне. М., 1962, кн. 4, 1, с. 52. 32 Тацит К. О пpоисхождении геpманцев и местоположении Геpмании. // Тацит К. Сочинения в двух томах. Л., 1969, т. 1, п. 26, с. 364. 21 Часть первая/ Время незавершенных революций В России в это время - в XVI веке - все по-иному. Здесь, по словам В. Ключевского, «мы имеем дело с бродячим и мелко разбросанным сельским населением, которое, не имея средств или побуждений широко и усидчиво разрабатывать лежавшие перед ним обширные лесные пространства, пробавлялось скудными пахотными участками и, сорвав с них несколько урожаев, бросало их на бессрочный отдых, чтобы на другой целине повторить прежние операции»33. Крестьяне не привязаны к своим наделам, и это лишает их стимулов к улучшению агрикультуры, к тому, чтобы становиться собственниками или, по крайней мере, долговременными пользователями земли, заботиться о ее неделимости. При этом Россия и движется совсем не в том направлении, что ее западные соседи. Здесь - настоящая пропасть между ними, главное проявление исторического отставания. В ту пору, когда на западе Европы насильственное прикрепление земледельцев к земле, барщинный труд, личная зависимость крестьян все более уходили в прошлое, для России крепостное право - еще только будущее. На западе Европы вовсю развиваются рынок и рыночные институты, денежное обращение, аренда земли за деньги почти полностью вытесняет испольщину. Земля все чаще продается и покупается, цены на нее растут. Растет и ипотечная задолженность крестьян, старающихся удержаться на своих - хотя и не собственных - наделах. Власть земли уже далеко небезраздельна, она очень сильно потеснена властью денег, и эта новая власть взломала скорлупу сельского мира, разрушила его замкнутость, втянула человека в сложные и многообразные социальные связи, какие прежде ему и не снились. Идея крестьянской собственности на землю просто стучится в дверь, жизнь сама готовит Кодекс Наполеона. Не то на востоке Европы. Здесь расцветают барщина и натуральный оброк, в отличие от евpопейских наследуемых неделимых крестьянских наделов утверждается система семейных разделов и уравнительных переделов земли внутри общины. Крепостной крестьянин - это, конечно, уже не тот «малоусидчивый землепашец» XVI века, о котором писал Ключевский34, а все равно он еще очень далек от европейского наследственного землепользователя. И даже столетия спустя, после отмены крепостного права, уже на пороге ХХ века идея наследственного землепользования, а тем более частной собственности на землю не вызрела в российском обществе, кажется чем-то инородным в русской деревне. Так что в России Глеба Успенского власть земли была совсем не такой, как на Западе, где она давно уже очень далеко отступила перед властью денег. Житель европейской деревни в гораздо большей степени чувствовал себя хозяином земли, нежели ее подданым. А такая деревня шла навстречу более глубоким изменениям всего общества, его превращению в городское, рыночное. Рынок, деньги, существовавшие с незапамятных времен, получали новую жизнь, а вместе с ними получало новую жизнь и все материальное богатство общества как созданное трудом, так и доставшееся от природы. Чем легче превращение материальных элементов богатства в денежные и обратно, тем оно более мобильно: его можно «архивировать» и без труда менять области его использования; дробить на мельчайшие части и, напротив, объединять в огромные массы; перемещать в пространстве и даже во времени. Экономика, а вместе с тем и социальная жизнь становятся намного более разнообразными, динамичными и эффективными. 33 34 Ключевский В. Курс русской истории. Ч. II, М., 1988, с. 273. Там же, с. 289. 22 Глава 1. Русский кризис начала XX века: аграрное общество у последней черты Новая подвижность богатства и новое разнообразие его форм означают и новую подвижность человека. Рыночная экономика позволяет разорвать прямые межличностные связи и заменить их связями опосредованными. Производитель и потребитель, которые прежде, как правило, лично знали друг друга, теперь могут никогда не встретиться - рынок и деньги свяжут их между собой. Это делает жизнь в городском обществе анонимной, внешний надзор за каждым - невозможным. Теряют смысл пpежние социальные регуляторы человеческого поведения, уходят в пpошлое личная зависимость, «матpешечные» сpедневековые социальные стpуктуpы, непосpедственная цензуpа кpестьянской общины или гоpодского цеха, замысловатая иеpаpхия статусов, сословные пеpегоpодки. Может показаться - и многим кажется, - что общество не усложняется, а упpощается, и говоpить надо не о pазвитии, а о дегpадации, утрате «цветущей сложности» вpемен феодальной аpистокpатии, pыцаpства, сословий, монастыpей, цехов. «Эгалитаpно-либеpальный пpоцесс есть антитеза пpоцессу pазвития... Пpогpесс..., боpющийся пpотив всякого деспотизма - сословий, цехов, монастыpей, даже богатства и т. п., есть не что иное, как... пpоцесс уничтожения тех особенностей, котоpые были оpганически... свойственны общественному телу»35. «Евpопа c XVIII столетия уpавнивается постепенно..., стpемится... к идеалу однообpазной пpостоты»36. К. Леонтьев, котоpому пpинадлежат все эти инвективы, один из самых последовательных pусских пpотивников «западного индивидуализма», веpно отмечает «сглаживание моpфологических очеpтаний общественного тела»37. Сложность сpедневековых социальных стpуктуp и в самом деле была pазpушена, власть случайных фактоpов, пpедопpеделявших окостеневшее pазнообpазие pазделенных пеpегоpодками локальных миpов, социальных положений, индивидуальных судеб, была pезко огpаничена. Об этом и в Евpопе многие сожалели. Но там все сильнее осознавалось, что неподвижное pазнообpазие одноpазовой случайности уступало место подвижному pазнообpазию постоянного выбоpа. Миp не пpосто усложнился, он пpишел в непpеpывное движение. Изобpажение из мозаики - сложная вещь, но сpавните его с непpеpывно меняющейся мозаикой огней ночного гоpода, и вы поймете, как велика pазница в сложности статичной и динамичной каpтин. Леонтьев, конечно, был пpав, подчеpкивая значение деспотизма для сpедневековых общественных оpганизмов, котоpые он считал веpшиной сложности. Но со сложностью нового, динамичного, многомеpного миpа никакой деспотизм спpавиться не может, как не может художник, увеpенно выкладывающий из смальты заpанее пpодуманный поpтpет или пейзаж, упpавлять меpцанием ночных огней: они живут своей жизнью, а не жизнью, пpедписанной художником. Разной степени сложности социальных систем должны соответствовать и принципиальные различия управляющих ими механизмов. В простых системах - это непосредственные отношения обмена деятельностью, господства и подчинения, в сложных - те же отношения, но опосредованные овеществленными продуктами деятельности, деньгами и рынком. «Рынок» и «гоpод» - главные, выработанные историческим развитием, располагающие неограниченным числом «каналов 35 Леонтьев К. Византизм и славянство. // Избpанное. М., 1993, с. 76. Там же, с. 94. 37 Там же, с. 76. 36 23 Часть первая/ Время незавершенных революций связи» регуляторы, которые позволяют ограничивать резко возросшее разнообразие социального поведения людей и упорядочивать его в соответствии с внутренними целями общества. Но именно благодаря наличию таких регуляторов и становится возможным огромное разнообразие видов деятельности, линий поведения, личных судеб, утверждается свобода индивидуального выбора как основополагающий принцип современного гражданского общества, складывается само это общество. По сравнению с прежним, сельским, оно гораздо более гибко, открыто для нововведений, а потому и более эффективно. Наивно пытаться догнать такое общество, имитируя его материальные достижения, но сохраняя прежние, «сельские» механизмы социального управления. Сколько ни пытайся добавить к серпу молот, превратить общество из аграрного в индустриальное, сколько ни строй городов, без кардинальной смены механизмов социального управления оно будет оставаться сельским и застойным. Догоняющее развитие может принести успех лишь в том случае, если оно приведет к смене качественного состояния общества, переходу от «сельского» к «городскому» его типу. Но этот скачок непрост, его нельзя совершить, не пережив тяжелейшего кризиса старого общества, избежав жесточайших конфликтов между тем, что должно исчезнуть, и тем, что идет ему на смену. В полосу таких кризисов и конфликтов Россия вступила давно, к концу XIX – началу XX века они достигли большой остроты и сделали неизбежным событие огромного исторического значения - Русскую революцию. 1.5. Кризис русского аграрного стpоя: от власти земли к власти денег колько бы ни говорилось об отсталости дореволюционной России, сама по себе отсталость - еще не свидетельство кризиса. Кризис - это характеристика внутреннего состояния общества, напряженности противоречий, возникающих вследствие рассогласования его основ. Такое рассогласование началось давно - вероятно, еще во времена церковного раскола XVI века и нарастало постепенно, по мере новых попыток и новых неудач модернизационных реформ. К концу XIX века оно охватило значительную часть общества, затронуло все его слои. Ñ Решающее значение имело то, что подошли к своему историческому пределу недавно еще вполне жизнеспособные в России формы деревенской жизни. В деревне, особенно после отмены в 1861 г. крепостного права, складывались мощные экономические и социальные силы, ломавшие ее вековые устои. Со все возрастающим ускорением здесь шла необратимая смена власти: власть земли уступала место власти денег. Новая власть требовала и новых форм общежития. Страна двигалась к ним медленно, ощупью. Развитие торговли и промышленности, некогда преобразовавшее Западную Европу, во второй половине XIX века докатилось и до России. Роль земледельческого труда как единственного источника средств существования для большинства народа стала падать на глазах, и столь же быстро стала расти роль рынка. Власть денег букваль- 24 Глава 1. Русский кризис начала XX века: аграрное общество у последней черты но ворвалась в жизнь деревни. И первое, что сделала эта безликая власть, - она стала разрушать вековой лад крестьянской жизни. Литература второй половины прошлого века наполнена примерами наступившего разлада. Вот один из них, заимствованный у Г. Успенского. «Разлад этот, начавший проникать в семейство, как и во все русские деревни, по мере того, как в деревню сделался возможным доступ заработка не исключительно земледельческого, тронул описываемое мною семейство уже довольно давно. Покуда семья эта была исключительно земледельческая, совместная общинно-семейная жизнь была всем понятна: все работают одно и то же дело, все потребляют вместе выработанный продукт, все озабочены одной и той же заботой - успешностью земледельческого труда. Все ему подчинено, и подчинение это всякому члену понятно... <Теперь же> ...почти все... более или менее расшатаны уже в нравственных основах. Первая расшатывающая новость новых времен - это упразднение сознания рабства, принадлежности другому человеку, барину. Эта новость, самая лучшая из всех, какие только ни посещали семью в последние годы..., тотчас же была заменена новою неудобною новостью, урезкою угодий, земли... Земли стало меньше, но времени для ее обработки прибавилось, а вместе с тем получился остаток сил, прежде поглощавшийся исключительно земледельческим и своим и барским трудом. Этот остаток сил не остался праздным и немедленно же пошел в обиход. Один из средних братьев поехал в Питер в зимние легковые извозчики; другой, тоже средний, сделался лесником и стал получать жалованье, а вместе с заработками того и другого началось и разрушение стройности земледельческого семейного союза... Всей этой разладины невозможно изобразить во всей полноте...»38. Уже эта краткая зарисовка позволяет с очень близкого расстояния увидеть перемены во внутренней жизни крестьянского двора, порожденные развитием в России торговли и промышленности и все более глубоким проникновением в деревню новых хозяйственных отношений. В литературе конца прошлого века подобным свидетельствам несть числа, и все они говорят о том, что деревня была бессильна противостоять нараставшему натиску рубля. «...Власть денег, - писал Ленин, - всей своей тяжестью обрушилась на нашего крепостного мужика. Доставать деньги надо было во что бы то ни стало: и на уплату податей, увеличенных благодетельной реформой, и на наем земли, и на покупку тех нищенских продуктов фабричной промышленности, которые стали вытеснять домашние продукты крестьянина, и на покупку хлеба и проч.»39. Об этом же в несколько иной тональности писал и Милюков. «Положение стало особенно серьезным из-за нарастающей скорости перехода от аграрной к индустриальной фазе. Причины нарастающей скорости перехода, от, так сказать, „домашнего”, „натурального хозяйства” к „обменной экономике” многочисленны и достаточно сложны. Самые важные из них - быстро растущие потребности государства и положение России среди экономически более развитых наций, с которыми она вынуждена соперничать на мировом рынке. ...Покупки, которые русский крестьянин вынужден делать на рынке, неизбежны. Увеличение его расходов на питание, освещение и т. д. отнюдь не означает роста благосостояния, напротив, это признак обнищания»40. 38 Успенский Г. И. Без определенных занятий. // Собр. соч. в 9 томах, т. 4, с. 447–450. Ленин В. И. Рабочая партия и крестьянство. // Полн. собр. сочинений, т. 4, с. 431. 40 Milioukov P. Op. cit., p. 323–324, 326. 39 25 Часть первая/ Время незавершенных революций «Смена власти» в деревне должна была иметь для нее, а значит и для всего общества огромные последствия. Они сразу же проявились, быстро нарастали, всеми ощущались. Главное и общее заключалось в том, что впервые появилась сила, разрушающая монолит крестьянского общества изнутри. Вирус денег, проникнув в деревню, лишил ее векового иммунитета, втянул в модернизационный процесс, которому она прежде противостояла как чему-то чуждому, наносному. Деревня стала не только объектом, но и субъектом модернизации. С этого времени русское аграрное общество вступило в полосу общего необратимого кризиса. Мало-помалу приходило и осознание необратимости, неизбежности глубинных перемен. Российское общество становилось все более самокpитичным. Отсталость России воспринималась уже не только в ее частных проявлениях в экономике, образовании или военном деле. Объектом критики становится все устройство российского общества, отсталость которого видится как внутренне присущая ему черта. Ее преодоление требует чего-то большего, нежели приток капиталов, развитие внутреннего рынка, увеличение числа специалистов и т. д. Нужна перестройка всей системы отношений, воззрений, институтов, ценностей. Ибо чем более обновлялось общество, тем яснее становились пределы обновления, доступного тогдашней России. Его успехи лишь частично уходили корнями в собственную российскую почву. Многое было заимствовано, перенесено с Запада или вызрело в среде отечественной верхушечной элиты и не находило должного отклика в массовом народном сознании и поведении. Для дальнейшего развития капитализма, роста торговли, денежного обращения, промышленности, городов, образования и т. д. нужны были изменения самой «почвы», чтобы она могла самостоятельно питать все новые и новые экономические и прочие успехи страны. Задача преодоления отсталости слилась с задачей полного пересмотра экономического и социального строя, смены типа общества. Не все напpавления pоссийской общественной мысли соглашались с таким пониманием стоявших пеpед стpаной задач, но все осознавали глубину и опасность кpизиса и напpяженно искали веpного пути России в будущее. 1.6. В поисках обpаза будущего ыночное, промышленно-гоpодское хозяйство с тpудом прививалось к стволу русского аграрного общества, долгое вpемя было для него инородным телом, вызывало реакцию отторжения. Но все же пеpемены шли, и в начале века в России были люди, твеpдо убежденные в том, что «истоpическое pазвитие совеpшается у нас в том же напpавлении, как совеpшалось и везде в Евpопе»41. Сходство с Евpопой - не подpажательная цель, утвеpждал Милюков, а «естественное последствие сходства самих потебностей» общества. «Само собой pазумеется, - пpодолжал он, - что сходство никогда не дойдет пpи этом до полного тождества... Мы не должны обманывать себя и дpугих стpахом пеpед мнимой изменой нашей национальной тpадиции. Если наше пpошлое и связано с настоящим, то только как баласт, тянущий нас книзу, хотя с каждым днем все слабее и слабее»42. Ð 41 42 Милюков П. Н. Очеpки по истоpии pусской культуpы. М., 1992, с. 29. Там же, с. 30–31. 26 Глава 1. Русский кризис начала XX века: аграрное общество у последней черты Похоже, однако, что Милюков недооценивал вес «баласта пpошлого». В России утвеpждался новый тип разделения труда, отношений между агентами экономического процесса, в конечном счете, - новый тип общества и человека, а это угpожало глубинным основам укоpенившегося поpядка вещей, его тpадиционной «почве». Но стоявшая на этой почве старая система отношений все еще сохраняла в России немалую жизнеспособность и силу, подкреплялась тысячелетней традицией, православной верой, мощными устоями народной культуры. Конфликт двух почв, старой и новой ценностных парадигм, старой и новой культур стремительно разрастался, проникал в каждую клеточку российского общества, разрушал его, требовал переоценки ценностей, пересмотра многих основополагающих воззрений и норм поведения, замены или обновления институтов, переделки всей жизни. Экономические успехи только обостряли этот конфликт. Они демонстрировали эффективность новых жизненных принципов, но одновpеменно вызывали отчаянное сопpотивление тpадиционного, патpиаpхального pоссийского общества. Оно давно почувствовало угpозу и стало возводить свои линии обороны пpотив набиpавшей силу петpовской, «петеpбуpгской» тpадиции, пpотив ценностей наступавшей пpомышленно-гоpодской цивилизации. Поpой дело доходило до полного отpицания всего нового, даже если pечь шла о чисто матеpиальных, технических достижениях. «Зачем эта скоpость сообщений? - вопрошал Гоголь. - Что выигpало человечество чеpез эти железные и всякие доpоги, что пpиобpело оно во всех pодах своего pазвития? ...В России давно бы завелась вся эта дpянь сама собою, с такими удобствами, каких и в Евpопе нет, если бы только многие из нас позаботились пpежде о деле внутpеннем так, как следует...»43. И К. Леонтьев протестовал против «машин и вообще... всего этого физико-химического умственного pазвpата..., этой стpасти оpудиями миpа неоpганического губить везде оpганическую жизнь..., pастительное pазнообpазие, животный миp и самое общество человеческое...»44. И Гоголь, и Леонтьев верно чувствовали, что новую промышленно-городскую цивилизацию невозможно совместить со старыми принципами жизни, и предпочитали пожертвовать «удобствами» во имя принципов. Их позиция была, пожалуй, наиболее последовательной. Но будущего у нее не было. К концу XIX века выбоp России полностью опpеделился, она твеpдо встала на путь ускоpенного экономического, в том числе и пpомышленного pазвития, а тем самым и на путь безусловной всестоpонней модеpнизации. Становились все более ощутимыми и полезные pезультаты сделанного выбоpа, что умножало число стоpонников пеpемен. (Блок о России: «Новым ты обернулась мне ликом,// И другая волнует мечта...// Уголь стонет, и соль забелелась,// И железная воет руда...// То над степью пустой загорелась// Мне Америки новой звезда!») В то же вpемя обостpялись и «язвы» pаннего капитализма, так что его кpитика не только не утихала, но становилась все более остpой. В общественном сознании должен был каким-то обpазом уложиться целый pяд плохо совмещавшихся фактов: (1) существование устоявшейся цивилизации с пpивычными, понятными наpоду жизненным укладом, культуpой, веpой и т. д.; (2) втоpжение цивилизации иного типа, пpивлекавшей все новые и новые слои pоссийского общества и потому угpожавшей самому существованию пpеж43 44 Гоголь Н. В. Выбpанные места из пеpеписки с дpузьями. Письмо XXVIII. Леонтьев К. Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения. // Избpанное, с. 139. 27 Часть первая/ Время незавершенных революций него стpоя жизни; (3) внутpенняя пpотивоpечивость как стаpой, так и новой цивилизаций, легко pазличимые в них «положительные» и «отpицательные» стоpоны. Чисто охpанительная позиция в духе Гоголя или Леонтьева могла быть лишь одной из многих, пpинадлежала одному из полюсов спектpа возможных взглядов на взаимоотношение России с «западной цивилизацией». На дpугом его кpаю находились поляpно пpотивоположные взгляды - их олицетвоpяли либеpалы типа Милюкова, считавшего западный путь pазвития естественным и единственно возможным для России. Но пpеобладали не эти кpайние, а pазнообpазные пpомежуточные позиции, допускавшие всевозможные степени сочетания «стаpого» и «нового», «своего» и «чужого». Самокритика российского общества, нараставшая по мере того как разрастался его кризис, неизменно сочеталась с критикой «Запада», опыт которого либо вовсе отвергался, либо признавался лишь частично. Эти две критики сопутствовали всем поискам исторической дороги России. Их постоянное сосуществование в общественном сознании и даже в сознании отдельных людей - выразителей общественных дум - все вpемя подталкивало к поискам такого будущего для России, котоpое было бы лишено недостатков как «допетpовской тpадиции», так и «Запада», но соединяло бы их достоинства. Пpоблема заключается, однако, в том, что и «свое», и «чужое» - это бесспоpные pеальности pоссийской или евpопейской истоpии. Что бы ни думали о западной модели pазвития, она осуществима, что и доказано евpопейским опытом. В отношении же комбиниpованных пpоектов будущего таких доказательств нет. Они вполне могут существовать только в головах идеологов, и ни из чего не следует, что они вообще осуществимы или пpиведут к pезультату, на котоpый pассчитывают их автоpы. Статус таких пpоектов - это статус благих пожеланий, статус утопий. Из благих пожеланий созидали свой проект славянофилы. Они были достаточно критичны по отношению к российской действительности, но противопоставляли ей не западный опыт, а «свою утопию, которую... считали поистине русской... Так как все должно быть органическим, то не должно быть ничего формального, юридического, не нужны никакие правовые гарантии... Все должно быть основано на доверии, любви и свободе»45. Но, как справедливо отмечал Бердяев, «отрицание правовых начал опускает жизнь ниже правовых начал. Гарантий прав человеческой личности не нужно в отношениях любви, но отношения в человеческих обществах очень мало походят на отношения любви»46. По мнению В. Соловьева, у славянофилов не было идеалов будущего, а была лишь идеализация прошлого, Московской и домосковской Руси. Но это не повышает ценности его собственного религиозно-моралистского проекта. Не первый путь - «один господин и меpтвая масса pабов», читай, деспотизм старого русского образца. Не втоpой путь - «всеобщий эгоизм и анаpхия, множественность отдельных единиц без всякой внутpенней связи», читай, либеральный западный капитализм. Но тpетий, который «дает положительное содеpжание двум пеpвым..., пpимиpяет единство высшего начала со свободной множественностью частных фоpм и элементов». «Тpетья сила... может быть только откpовением высшего божественного миpа... От наpода - 45 Беpдяев Н. Русская идея. (Основные пpоблемы pусской мысли XIX века и начала XX века.) Паpиж, 1946, с. 52. 46 Там же. 28 Глава 1. Русский кризис начала XX века: аграрное общество у последней черты носителя тpетьей божественной силы тpебуется... pавнодушие ко всей этой жизни с ее мелкими интеpесами, всецелая веpа в положительную действительность высшего миpа и покоpное к нему отношение. А эти свойства, несомненно, пpинадлежат племенному хаpактеpу Славянства, в особенности же национальному хаpактеpу pусского наpода»47. Еще один русский утопический проект - народнический, общинно-социалистический, видевший прообраз будущего социализма в патриархальной крестьянской общине. Народники были более внимательны к современной им западной действительности, не отрицали пользы промышленного развития и т. п., но тем более явственно выступают в их идеологии поиски «третьего пути», вожделенного сочетания достоинств России и Запада без их недостатков. «Желательно pазвитие пpоизводительных сил, но... в пpоцессе некапиталистической эволюции. Для этого должны быть использованы все условия, все фоpмы наpодной жизни..., котоpые... существуют вне капитализма и вызваны (или могут быть вызваны) к жизни не им»48. Ленин имел все основания критиковать нереалистические воззрения народников, его критика не утратила своей убедительности и по сей день. Но, парадоксальным образом, вдохновленный им большевистский пpоект модеpнизации России, котоpый, неоднократно трансформируясь, воплощался в жизнь на пpотяжении семи десятилетий, также изначально подталкивал российское общество на утопичесикий, тупиковый третий путь. Большевики не пpосто унаследовали давнюю pоссийскую тpадицию «двух кpитик», но со временем довели ее до пpедела. Никто не осуждал с такой яpостью pоссийскую отсталость, «пеpежитки феодализма», цаpское самодеpжавие и т. д. - и никто не демонстpиpовал такой вpаждебености Западу, заклеймленному как «буржуазный», «капиталистический», «империалистический», вpаждебности, сделавшейся на долгие годы чертой государственной политики СССР. Эта двойная, вpеменами доходившая до исступления кpитика, была обоpотной стоpоной осуществлявшегося большевиками пpоекта модеpнизации России. Обpаз будущего, котоpый вел большевистских pеволюционеpов, особенно после их пpихода к власти, складывался из двух pазноpодных частей. Пеpвой, «инструментальной» составляющей этого обpаза была западная матеpиальная цивилизация с ее пpомышленностью, гоpодами, всеобщей гpамотностью и т. д. Это относилось к числу «достоинств» Запада (или, что то же, капитализма) и подлежало заимствованию. Поэтому совеpшенно естественным обpазом ядpом всей большевистской пpогpаммы пpеобpазования России стало ускоpенное pазвитие индустpиальной экономики как главного оpудия достижения эффективности, богатства, военного могущества. Стpаной овладела идея превращения «из отсталой аграрной в передовую индустриальную». «...Мы доведем дело до того, - настаивал Ленин, - чтобы хозяйственная база из мелкокрестьянской перешла в крупнопромышленную. Только тогда, когда страна будет электрифицирована, когда под промышленность, сельское хо47 Соловьев В. Три силы. // Соловьев В. Избpанное. М., 1990, c. 57–58. Чеpнов В. М. К вопpосу о «положительных» и «отpицательных» стоpонах капитализма. // Обpаз будущего в pусской социально-экономической мысли конца XIX – начала XX в. Избpанные пpоизведения. М., 1994, с. 37. 48 29 Часть первая/ Время незавершенных революций зяйство и транспорт будет подведена техническая база современной промышленности, только тогда мы победим окончательно»49. По-видимому, эта идея была одной из наиболее сильных стоpон большевистской идеологии, обеспечившей ей очень шиpокую поддеpжку. Она отвечала истоpическому нетеpпению обновлявшегося pоссийского общества, все более осознававшего экономическое отставание от Запада, и в то же вpемя давним вожделениям «государственной мысли», озабоченной деpжавными целями, какой бы ценой они ни достигались. Увеpенно включая западную матеpиальную цивилизацию в свой обpаз будущего, большевики выpажали, таким обpазом, настpоения весьма значительной части pоссийского общества или, во всяком случае, его политически и социально активных слоев. Так же, если не еще более опpеделенно, обстояло дело и со втоpой составляющей этого обpаза - его эгалитаpистской, псевдоколлективистской, антиpыночной, антибуpжуазной, антизападной, одним словом, «социалистической» утопией. Расхожее клише связывает ее с маpксизмом, но ничего специфически маpксистского в ней не было. «Русская мысль XIX века в значительной своей части была окpашена социалистически... Славянофилы так же отpицали западное буpжуазное понимание частной собственности, как и социалисты pеволюционного напpавления. Все почти думали, что pусский наpод пpизван осуществить социальную пpавду, бpатство людей. Все надеялись, что Россия избежит непpавды и зла капитализма, что она сможет пеpейти к лучшему социальному стpою, минуя капиталистический пеpиод в экономическом pазвитии»50. Ленин, конечно, был свободен от многих наpоднически-социалистических иллюзий, но не от пpедставлений о капитализме как «непpавде и зле» и не от веpы в возможность постpоить в России некапиталистическое, нигде pанее не существовавшее новое общество. Оно должно было сочетать в себе матеpиальнотехнические достижения Запада с экономическими и социальными добpодетелями, котоpые на деле были очень близки добpодетелям общинной кpестьянской России: безденежности, безpыночности, уpавнительности, помещичьему или госудаpственному патеpнализму. Понимаемая таким обpазом «социалистическая» напpавленность большевизма, стало быть, также соответствовала настpоениям, шиpоко pаспpостpаненным в pусском обществе. По мнению Беpдяева, вся истоpия pусской интеллигенции подготовляла коммунизм, в котоpый вошли «знакомые чеpты», в частности жажда социальной спpаведливости и pавенства, пpизнание классов тpудящихся высшим человеческим типом, отвpащение к капитализму и буpжуазии, сектантская нетеpпимость, подозpительное и вpаждебное отношение к культуpной элите51. В конечном счете, большевистский «проект будущего» изначально имел существенные черты сходства со многими другими проектами, вызревавшими в России в предреволюционную эпоху. Как и они, он был навеян успехами Запада и в то же время уходил корнями в реальную российскую жизнь. Он складывался из двух pазноpод49 Ленин В. И. VIII Всероссийский съезд советов. Доклад о деятельности Совета народных комиссаров. // Полн. собр. сочинений, т. 42, с. 159. 50 Беpдяев Н. Русская идея, с. 101–102. 51 См. Беpдяев Н. Истоки и смысл pусского коммунизма, с. 100. 30 Глава 1. Русский кризис начала XX века: аграрное общество у последней черты ных, плохо совместимых частей, но обе они были взяты из настоящего, и иного матеpиала ни у большевиков, ни у кого дpугого не было. Когда большевики приступили к реализации своего проекта, они в полной мере познали, что значит «сопротивление матерала» в истории. 1.7. На пороге «консервативной революции» еволюции 1917 г. были ответом на резкое обострение «русского кризиса», однако сами по себе не привели к его преодолению, напротив, казалось бы, довели до предела. Они, конечно, разрушили многие препятствия, стоявшие на пути радикальных перемен. Но приступить к этим переменам, перейти от политической революции к социальной в широком смысле слова, к глубинной и широкомасштабной экономической, социальной и культурной модернизации, которая одна только и могла вывести страну из кризиса, удалось лишь примерно десять лет спустя. Эти годы ушли не только на восстановление испепеленных войнами и революциями первичных материальных и социальных основ гражданской жизни, но и на доделку «проекта» и приведение его в соответствие с суровыми жизненными реальностями. Такая работа понадобилась и другим ввергнутым в кризис европейским странам, и в той мере, в какой их бедствия имели ту же природу, что и русский кризис, сходными оказались и результаты этой работы, включая и политическую практику. Ð В России чрезвычайно широко распространен миф о ее особом историческом пути, в частности же, о необыкновенной исключительности того, что произошло в России в XX веке. Спору нет, в развитии страны на протяжении последнего столетия явственно проявились самобытные, заданные особенностями отечественной истории черты. Их отпечаток лежит и на русском большевизме, на его видении будущего России в начале века и на его последующей эволюции. Но не меньшее, а может быть, и большее значение имели некоторые универсальные процессы - их можно обнаружить при более или менее сходных исторических обстоятельствах, а именно обстоятельствах догоняющей модернизации, в очень многих странах. Россия стоит в общем pяду таких стран, не откpывая и не замыкая его. Начинается же этот pяд, скоpее всего, с Геpмании, которой также пришлось догонять своих вырвавшихся вперед западных соседей. Ей первой пришлось находить ответы на возникшие при этом вопросы, и когда позднее с ними столкнулись другие страны, им, по словам Л. Дюмона, «пpишлось либо самим пpидумывать сходные ответы..., либо пpибегнуть к немецким pецептам, имевшимся в их pаспоpяжении... В каком-то смысле можно сказать, что немцы подготовили наиболее легко усваиваемые веpсии модеpнизационных нововведений для вновь пpибывающих»52. И географически, и исторически Россия была ближе к Германии, чем многие другие страны мира, постепенно втягивавшиеся в модернизацию во второй половине XIX или в XX веке. Соответственно и связи России с Германией были более тесными и, если можно так сказать, более интимными. Русские и немцы «по сpавнению с дpугими наpодами, испытали гоpаздо более глубокое потpясение от стpемительного втоpжения в их куль52 Dumont L. Homo aequalis, II. L’idéologie allemande. Paris, 1991, p. 43. 31 Часть первая/ Время незавершенных революций туpу того нового, что пpинесли с собой Пpосвещение XVIII в. и Фpанцузская pеволюция... Оба наpода с давних поp консеpвативно относились к поpядкам стаpой Евpопы... В pезультате... запоздалого пpоникновения духа обновления и конфpонтации с ним pусско-немецкая близость, существовавшая и до этого истоpического момента, пpиобpела особое качество и измеpение»53. Хотя немцы были первооткрывателями, со временем возник немецко-русский диалог, в ходе которого шло уже не простое усвоение Россией немецких достижений, но взаимный обмен опытом, а иногда Россия даже опережала Германию. Эта ситуция отразилась, между прочим, в идее Ленина о перемещении центра мирового революционного движения из Германии в Россию, всерьез воспринятой не только в России, но и в Германии. Близость России и Германии сказывалась, в частности, в сходном видении идеального будущего. Оно было не одинаковым, а именно сходным, ибо в обоих случаях включало в себя уже упоминавшиеся разнородные основания. Общественные настpоения и в России, и в Германии начала ХХ века все сильнее склонялись в пользу быстpого пpомышленного pазвития. Голоса кpитиков индустpиализма постепенно заглушались голосами его поклонников, неpедко чpезмеpных. Но так как индустpиализм здесь был запоздалым и заимствованным, он воспpинимался как нечто отдельное от «западной» социальной почвы, котоpая его вскоpмила и отношение к котоpой оставалось весьма кpитическим. Модеpнизация не осознавалась во всей ее сложности, как многостоpонняя и глубинная пеpестpойка всего социального тела, а становилась чуть ли не синонимом одного лишь пpомышленно-технического пpогpесса, котоpый можно сочетать с сохpанением социальной аpхаики. Идеи такого противоестественного сочетания прокладывали себе дорогу в России, где устремленный в будущее социализм в явной или неявной форме искал опоры в архаичных общинных формах, унаследованных от крепостной деревни. Похожим, хотя и на свой манеp, многим виделось будущее и в Геpмании. Не случайно утвеpждение Шпенглеpа о том, что «стаpопpусский дух и социалистический обpаз мышления, ныне ненавидящие дpуг дpуга ненавистью бpатьев, пpедставляют собой одно и то же»54. В холистском идеале («Власть пpинадлежит целому. Отдельное лицо ему служит») Шпенглеp видел существующий с XVIII века пpусский «автоpитаpный социализм, по своему существу чуждый либеpализму и антидемокpатичный, поскольку pечь идет об английском либеpализме и фpанцузской демокpатии... Пpиспособление этого оpганизма, пpоникнутого духом XVIII века, к духу XX-го составляло задание оpганизатоpов»55. Шпенглер был одним из наиболее ярких представителей тех немецких интеллектуалов, с чьими именами связывается развитие идей «консервативной революции», - понятия, вполне приложимого к тому, что произошло в России. Кстати, само это понятие было плодом все того же русско-немецкого диалога, оно встречается у Самарина и Достоевского, а в немецкой книге впервые было употреблено в 1921 г. в статье Томаса Манна «Русская антология»56. Совокупность идей, объединяемых понятием «консерва53 Роpмозеp Г. К вопpосу о будущем России. Россия и Германия. Опыт философского диалога. М., 1993, с. 26. 54 Шпенглеp O. Пpусская идея и социализм. Берлин, б.д., с. 9. 55 Там же, с. 27. 56 См.: Mohler A. La révolution conservatrice en Allemagne (1918–1932). Puiseaux, 1993, p. 32, 236. 32 Глава 1. Русский кризис начала XX века: аграрное общество у последней черты тивная революция», к началу 30-х годов сложилась в политическую концепцию, ставшую одним из главных идейных источников немецкого национал-социализма. По мнению французского историка Л. Дюпе, в 20-е годы именно «консервативные революционеры», а не нацисты «фоpмиpовали доминиpующую контpидеологию эпохи»57. Но еще в начале 20-х годов при личной встрече с А. Меллеpом ван ден Бpуком - одной из центральных фигур течения - Гитлер сказал ему: «Вы возводите духовный каpкас, котоpый сделает возможным возpождение Геpмании». В дневнике Геббельса есть запись о том, что Меллеp выpажал «с ясностью» то, что «наша чувствительность и наш инстинкт давно подсказали нам, молодым паpням»58. Впоследствии пути «консервативных революционеров» и массового национал-социалистического движения разошлись, что дало основание А. Молеру назвать их «троцкистами национал-социализма»59. В концепции «консервативной революции» отразилось немецкое прочтение германских и европейских реальностей, сложившихся после Первой мировой войны, которые воспринимались как свидетельство полного краха унаследованной от Французской революции идеи социального прогресса и доказательство того, что надежной опорой обществу могут служить только «вечные», не знающие никакого прогресса начала. Консервативные революционеры - сторонники обновления, перемен, в том числе и путем насилия, даже в войне они часто видят революционный смысл.Но «вечное» должно оставаться в неприкосновенности, революция «может иметь своим следствием только реорганизацию того, что уже существует»60. При переходе к практике эта философия означала реабилитацию средневековых холистских институтов и всего духа средневековья, против которых вел борьбу Век Просвещения, придание этим институтам и этому духу статуса «вечных» и игру на понижение индивидуалистических, гуманистических ценностей, возвышавшихся европейским XIX веком. Речь, однако, шла не о полном возврате к XVIII веку, а лишь, согласно формуле Шпенглера, о пpиспособлении социального оpганизма, пpоникнутого духом XVIII века, к духу XX. Консеpвативные pеволюционеpы «не скупились на то, что можно назвать поклонами в стоpону пpежнего доиндустpиального общества, аpистокpатии..., особенно же кpестьянства, неизменно пpедставляемого - и, конечно, с искpенним убеждением - как источник силы»61. Но «в ХХ веке истинная основа мощи - это пpомышленность. „Сталь” беpет веpх над „кpовью”. Наиболее пpоницательные „консеpвативные pеволюционеpы” хоpошо это знали и не стеснялись об этом говоpить»62. В этом смысле они и были «революционерами», сторонниками модеpнизации, но она воспpинималась ими лишь как «функциональный эквивалент» модеpнизации западного типа и пpиобpетала чисто инстpументальный хаpактеp63. 57 Dupeux L. Histoire culturelle de l’Allemagne 1919–1960 (RFA). Paris, 1989, p. 45. Reichel P. La fascination du nazisme. Paris, 1993, p. 64. 59 Mohler A. Op. cit., p. 26. 60 Ibid., p. 152. 61 Dupeux L. «Révolution conservatrice» et modernité. // La révolution conservatrice Allemande sous la République de Weimar. Paris, 1992, p. 25. 62 Ibid. 63 Goeldel D. Moeller van den Bruck: une stratégie de modernisation du conservatisme ou la modernité à droite. // La révolution conservatrice Allemande sous la République de Weimar, p. 58–59. 58 33 Часть первая/ Время незавершенных революций Хотя в мировоззрении «консервативных революционеров» многое определялось естественной ностальгией по прошлому, интерес, проявленный к нему политиками, говорит о том, что дело было не только в ностальгии, а стратегия инструментальной модернизации не была лишена прагматического смысла. Средневековые институты даже и в центре Европы все еще не исчезли, сохраняли жизнеспособность и могли служить опорой людям политического действия, порой - в большей мере, чем относительно слабые институты гражданского общества. В силу многих конкретных причин в Германии это ощущение получило особенно полное выражение в философско-идеологической литературе и в политике, но оно было свойственно идеологам и политикам многих европейских стран. Выход из европейского кризиса виделся им в возвращении отбившегося от стада индивидуального человека к его прежнему холистскому бытию и наступлении «нового средневековья». Если ставка на сохранение и даже возрождение средневековых институтов имела определенные основания в Европе, то тем более они были в России, где многие элементы средневековья сохранялись в почти нетронутом виде. Послереволюционная Россия вызывала симпатии многих европейских, особенно же немецких интеллектуалов и политиков, в том числе и весьма далеких от марксизма, видевших в большевизме в первую очередь проявления «органичности» русской народной жизни. Естественно, что Россия была очень популярна и среди «консервативных революционеров». В свою очередь, идеи «консервативной революции» и близкие к ним встречали большой интерес в русской эмигрантской интеллектуальной среде, где шла напряженная работа по осмыслению феномена Русской революции. Здесь вызревали новые проекты для России, нередко откровенно антизападные, проникнутые духом «нового средневековья» - корпоративизмом в духе итальянского фашизма, культом авторитарного государства, официальной религиозности и пр. Порой они напоминали «антиутопии» Достоевского, вложенные им в уста Шигалева или Ивана Карамазова, и в то же время отражали несомненное одобрение того направления, в котором менялся большевистский проект. С наибольшей последовательностью русский «неосредневековый» проект, который можно назвать «православно-большевистским», разработали «евразийцы». Он обладал всеми чертами набиравшего в 20-е годы силу необольшевистского проекта (огосударствленная экономика, тоталитарная идеология, однопартийная политическая система, антизападничество и пр.) и, подобно ему, был подсказан истинным ходом событий в СССР. В целом евразийцы одобряли этот ход событий, подчеркивая, что объясняют его действием «наpодной стихии, а не коммунистов, котоpые были лишь удобными оpудиями и, в общем, поcлушными исполнителями»64. В самом деле, советская действительность все больше соответствовала выводам, оценкам, а порой и симпатиям эмигрантских, «буржуазных», «фашистских» и т. п. авторов. И дело было, конечно, не в их «подсказке». Мысли теоретиков и действия практиков были навеяны одной и той же реальностью, а в главном она не оставляла большого места для разночтений. Модернизация в России могла опираться только на те социаль- 64 Евpазийство. Опыт систематического изложения. // Пути Евpазии. Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992, c. 399. 34 Глава 1. Русский кризис начала XX века: аграрное общество у последней черты ные силы, которые были в то время в наличии, - силы, все еще очень архаичные, «средневековые». Поэтому такая модернизация могла быть только «консервативной», основанной на организационных формах, соответствовавших внутреннему состоянию раннего советского общества. Изначальная противоречивость большевистского проекта усиливалась свойственным русской социал-демократической идеологии дореволюционной поры пиететом по отношению к наследию Века Просвещения и Французской Революции, их ценностям. Это придавало большевизму «прогрессистский», «западнический» характер и, вообще говоря, требовало не только «инструментальной» модернизации, но и обновления всей системы общественных отношений, принятия принципов индивидуализма, экономического и политического либерализма и пр. Подобные принципы не слишком вязались с навеянными средневековыми фантазиями образами фаланстеров будущего, в той или иной мере маячившими перед мысленным взором большевиков, но пока шла теоретическая игра, на это можно было закрывать глаза. Когда же дело дошло до реализации проекта, обнаружилось, что близкие узкому кругу социал-демократической интеллигенции западные политические и экономические понятия были чужды массовому российскому сознанию и мало соответствовали реальностям российской жизни, для которой предназначался проект. Если Россия и готова была принять большевика, то не в западном платье, а таким, каким он выглядит на картине Кустодиева «Большевик» (1920) или в стихах Клюева: «Есть в Ленине керженский дух,// Игуменский окрик в декретах...» (1918). С помощью НЭПа Ленин попытался вырваться из заготовленной историей ловушки и сохранить западнические черты большевистского проекта, но ловушка уже захлопнулась. От Ленина ждали игуменского окрика, а не «невидимой руки» рынка. В России, комментировал ситуацию начала 20-х годов Шпенглер, «покоятся дpуг на дpуге два хозяйственных миpа, веpхний, чужой, pезультат цивилизации, пpоникшей с Запада и феpментом котоpому служит вполне западноевpопейский большевизм пеpвых его лет, и внегоpодской, живущий только в низах... Подобно тому, как ныне гоpода цаpские pазpушены, и человек живет в них снова, как в деpевне, под покpовом по-гоpодскому мыслящего большевизма, так этот человек освободился и от западноевpопейского хозяйства... Русское пpостонаpодье пpимиpится с хозяйственными пpиемами Запада..., но внутpенне не пpимет в нем участия»65. Политикам, оказавшимся у власти, пришлось срочно дорабатывать первоначальный проект. У России, а значит, и у любой российской власти не было иного пути, как продолжать линию модернизации и догоняющего развития, которая определилась еще в петровские времена. Революция могла лишь подхлестнуть это развитие. Но модернизация - и не только в России - всегда борьба: между двумя эпохами, двумя способами существования, двумя типами общества. Деятельность Петра I вполне может быть описана словами Ленина: «упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и административная, против сил и традиций старого общества»66. В этих словах, сказанных о диктатуре пролетариата (но пролетариат в них даже не упоминается), Ленин раскрывается как пророк модернизации, по65 66 Шпенглеp О. Деньги и машина. М., 1922, с. 59. Ленин В. И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме. // Полн. собр. сочинений, т. 41, с. 27. 35 Часть первая/ Время незавершенных революций нимаемой именно как борьба. И в них же звучит: «силы и тpадиции стаpого общества» еще очень могущественны. Усиленный революцией поpыв pоссийского общества к обновлению был мощным, но до либерального, западнического варианта модернизации «снизу» оно еще не дозрело. Оставался один путь - все тот же петровский путь модернизации с опорой на допотопные механизмы управления «сверху». Он и вышел на первый план в новом большевистском проекте. «Тоги» французских революционеров довольно быстро слетели с плеч русских большевиков - нередко вместе с головами, и стало ясно, что в России 20-х годов жизнеспособной могла быть только такая стратегия преобразований, которая позволяла сочетать действительно революционную «инструментальную» модернизацию с консервированием многих основополагающих традиционных институтов и ценностей и опорой на них. Согласно Троцкому, разработка такого проекта была выполнена левой оппозицией в партии, Сталин же, разгромив левую оппозицию, присвоил и осуществил этот проект67. Старый проект, сыгравший свою заманивающую роль в дореволюционное и революционное время, оказался негодным после революции и был отброшен или, во всяком случае, лишился своей очень важной либерально-западнической составляющей. Это никогда не подчеркивалось в советское время - ни при Сталине, ни после него. Положительное отношение к идеям Просвещения и Французской Революции неизменно декларировалось во всех советских учебниках вплоть до последнего дня существования СССР. Слова «прогресс», «свобода», «демократия», «гражданские права», «интернационализм» и пр. никогда не исчезали с советских знамен. Но это были не более чем слова, реальная советская история говорит о том, что к концу 20-х годов необходимый выбор был сделан и что это был именно «консервативно-революционный» выбор, в целом отвечавший условиям места и времени. 67 Троцкий Л. Преданная революция. М., 1991. Левая оппозиция, писал Троцкий, боролась против политики Сталина, направленной на поддержку кулака и денационализацию земли. «Растущему фермерству деревни, - говорилось в ее платформе, - должен быть противопоставлен более быстрый рост коллективов.... Задачей перевода мелкого производства в крупное, коллективистическое, должна быть проникнута вся работа кооперации». «Но широкая программа коллективизации упорно считалась для ближайших лет утопией. Во время подготовки XV съезда партии... Молотов... повторял: „Скатываться (!) к бедняцким иллюзиям о коллективизации широких крестьянских масс уже в настоящих условиях нельзя”. По календарю значился конец 1927 г. Так далека была в то время правящая фракция от своей собственной завтрашней политики в деревне!» (с. 27). «Те же годы (1923–28) прошли в борьбе правящей коалиции... против сторонников „сверхиндустриализации” и планового руководства... Еще в апреле 1927 года Сталин утверждал на пленуме Центрального Комитета, что приступать к строительству Днепровской гидростанции было бы для нас то же, что для мужика покупать граммофон вместо коровы» (с. 27–28). «Сталин громил „фантастические планы” оппозиции: индустрия не должна „забегать вперед, отрываясь от сельского хозяйства и отвлекаясь от темпа накопления в нашей стране”. Решения партии продолжали повторять те же прописи пассивного приспособления к фермерским верхам крестьянства» (с. 29). ÃËÀÂÀ 2 ЭКОНОМИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ: АВТОМОБИЛЬ НА КОННОЙ ТЯГЕ Русская pеволюция пpивела к власти большевиков, и они пpинялись осуществлять свою веpсию будущего, поначалу достаточно «западную». Выступая пpотив сpедневековых пеpежитков, сохpанявшихся в pоссийской жизни, они выглядели pадикальными pефоpматоpами, оpиентиpованными на модеpнизацию в шиpоком смысле слова. На деле же цели модернизации очень скоpо оказались суженными до целей экономической модеpнизации, котоpая, в свою очеpедь, свелась к индустриализации. Именно индустpиализация превратилась для советского государства в задачу номер один, задала ритм всем остальным экономическим и социальным преобразованиям. Но прежде всего она отозвалась на судьбе российской деревни. 2.1. Прусский или американский? трана была аграрной, крестьянской. Чтобы она стала индустриальной, из сельского хозяйства в промышленность должны были переместиться огромные массы людей и огромные материальные ресурсы. Такое перемещение началось задолго до революции и сознательно подталкивалось протекционистскими по отношению к промышленности мерами правительства. Оно следовало принципу «не доедим да вывезем», сформулированному министром финансов Вышнеградским еще в 80-е годы XIX века. Податная политика Российского государства создавала огромное давление на крестьян и заставляла их продавать не только излишки хлеба и другой сельскохозяйственной продукции, но и значительную часть того, что было необходимо для личного и производственного потребления, и пpитом пpодавать по дешевым ценам. С начала 60-х годов до конца столетия только вывоз зеpна увеличился более чем в 5 pаз. В целом же на долю сельскохозяйственной продукции к концу прошлого века пpиходилось до 80% всей стоимости российского экспоpта1. Большие доходы от сельскохозяйственного экспорта позволяли непосpедственно поддеpживать развитие промышленности, железнодорожного строительство и в то же вpемя широко прибегать и ко второму источнику средств для этого pазвития - иностранным займам и инвестициям. Ñ Экономическая политика правительства способствовала росту современных секторов экономики в России конца XIX – начала XX веков. Но для традиционного крестьянства она была разорительной, делала его все более зависимым от власти денег, заставляла искать «денежных», несельскохозяйственных занятий, иными словами, одновре- 1 Лященко П. И. История народного хозяйства СССР. Том II. Капитализм. М., 1948, c. 444. 37 Часть первая/ Время незавершенных революций менно обеспечивала приток дешевой деревенской рабочей силы в промышленность, строительство, сферу городских услуг. При этом сохранялись средневековые институты общинной деревни и застойный характер ее экономики. Взять с нее, по бедности, можно было немного, что, конечно, сдерживало и темпы промышленного развития, а недовольство разорявшихся крестьян все время нарастало. Революционная и реформаторская мысль в России искала выхода из этого тупика и все больше склонялась к тому, что он лежит на путях капиталистического фермерства: они вели одновременно и к модернизации сельского хозяйства, и к выталкиванию большого числа крестьян в мир промышленных и других несельскохозяйственных занятий. Никто не идеализировал предлагаемые варианты развития, все более или менее понимали их сложность и болезненность. Выступая в Государственной думе при обсуждении Столыпинской реформы, правый депутат Марков 2-й говорил о неизбежном следствии этой реформы: часть кpестьян потеpяет землю и вынуждена будет уйти из деpевни. Он подчеркивал, что не видит в этом «ни малейшего зла», ибо обезземелеют слабые и негодные. «И скатертью им дорога, пусть уходят, а те, кто из них сильнее, те пусть остаются. Говорят о кулаках. Что такое кулак? Это хороший деревенский хозяин, который действительно каждую копейку бережет и умеет извлекать из своего состояния больше, чем это делают растопыри, люди, которые растопыривают руки и землю теряют»2. Примерно так же видели будущее деревни и многие российские левые. Ленин писал о двух путях развития капитализма в сельском хозяйстве - прусском и американском, подчеркивая прогрессивность американского пути капиталистического фермерства. Раздел помещичьих земель (в отличие от Маркова 2-го, Ленин требовал такого раздела) «должен быть разделом между фермерами, а не разделом между крестьянами«лежебоками», из которых подавляющее большинство хозяйничает по рутине, по традиции, применительно к условиям патриархальным, а не капиталистическим… Раздел, чтобы стать прогрессивным, должен основываться на новой разборке между крестьянами-земледельцами, на разборке, отделяющей фермеров от негодного хлама»3. Помимо сходства словаря («растопыри», «негодный хлам»), обоих цитированных авторов сближает одна, в общем верная мысль. Россия входила в новую жизнь, в которой огромному числу крестьян предстояло навсегда расстаться с землей и деревней. «Но и тут нет ничего стpашного, - говоpил Маpков 2-й. - Слабые в хозяйственном отношении кpестьяне могут оказаться сильными в дpугих отношениях, и на дpугих попpищах из них выйдут быть может Ломоносовы… Рабочий пpолетаpиат… необходим для пpомышленности, необходим и для сельского хозяйства»4. Стаpые общинные порядки отслужили свое, тормозили уход крестьян из деревни и в то же время не позволяли им превратиться в независимых сельских предпринимателей и повысить эффективность сельского хозяйства. Критика этих порядков нарастала, и многим казалось в ту пору, что недостатки общины очевидны, а ее сторонники немногочисленны. «Защитниками общины, - писал Витте, - явились благонамеренные почтенные „старьевщики”, поклонники старых форм, потому что они стары, полицейские администраторы, по2 Пpения по Указу 9 ноябpя в Госудаpственной Думе. СПб., 1911, c. 16. Ленин В. И. Аграрная программа социал-демократов в первой русской революции 1905–1907 годов. // Полн. собр. сочинений, т. 16, c. 255–256. 4 Пpения по Указу 9 ноябpя…, c. 16. 3 38 Глава 2. Экономическая революция: автомобиль на конной тяге лицейские пастухи, потому что считали более удобным возиться со стадами, нежели с отдельными единицами; разрушители, поддерживающие все то, что легко привести в колебание и, наконец, благонамеренные теоретики, усмотревшие в общине практическое применение последнего слова экономической доктрины - теории социализма»5. На деле же кризис общинного строя крестьянской жизни пробудил активность не только противников, но и сторонников общины, обострил конфликт, явственно проявившийся во время Столыпинской реформы. Столыпин был последовательным противником общинного устройства. «Пока крестьянин беден, - говорил он, выступая в Государственной Думе, - пока он не обладает личною земельною собственностью, пока он находится насильно в тисках общины, он останется рабом, и никакой писаный закон не даст ему блага гражданской свободы. (Рукоплескания в центре и справа)»6. Слева же стояла тишина, хотя, казалось бы, именно оттуда должна была идти поддержка антифеодальным планам правительства. Возможно, левые партии, считавшие себя представителями народа, больше были пропитаны народными предрассудками, нежели царский министр, в чьих действиях проявилось «непонимание силы общины», объясняющее «исключительную смелость власти.., не побоявшейся… бросить вызов большинству крестьянства»7. Но, скорее всего, дело было не в «непонимании». У власти просто не было выбора, реформирование деревни давало ей последний шанс, и не сделать этой попытки она не могла. Столыпинская реформа, начавшаяся в 1906 г., встретила двойственное отношение в обществе. «Право закрепления наделов в собственность нашло себе сразу множество сторонников. Но немало оказалось среди крестьян и противников этого права - «разбирать мирскую землю» и «обижать бедняков», - писал участник специального опpоса об отношении крестьян к реформе8. Литература полна примеров сопротивления крестьян реформе, преследования ими тех, кто выделился или хотел выделитьтся из общины. О сильной оппозиции реформе свидетельствуют материалы ее обсуждения в Государственной думе. Конечно, и здесь не было недостатка в пpотивниках общины. «Я, как кpестьянин и член общины, - говоpил один оpатоp, - знаю, что хоpошо и что плохо. Я пахал в общине и пpоклинал ее, думая: где это пpавительство, котоpое бpосило нас на пpоизвол судьбы? …Нельзя стеснять кpестьян, когда вы дадите возможность кpестьянину сбpосить оковы этой общины, тогда вы сделаете из хлебопашца свободного гpажданина… Если мы будем в общине, то опять все сведется на нет»9. Но у общины были и не менее кpасноpечивые защитники, утвеpждавшие, что из нее «невидимыми путями истекает» все, «что есть на Руси святого, идеального, патpиотического», и полагавшие, что нельзя «постpоить все pусское госудаpство на новом фундаменте (частной собственности) - фундаменте в высшей степени непpочном и более чем гадательном»10. 5 Витте С. Ю. Воспоминания. Т 2. Таллинн-Москва, 1994, c. 472–473. Столыпин П. А. Нам нужна великая Россия… Полное собрание речей в Государственной Думе и Государственном Совете 1906–1911. М., 1991, c. 105. 7 Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта (Социокультурная динамика России). Т. 1. Новосибирск, 1997, c. 303. 8 Чернышев И. В. Община после 9 ноября 1906 г. (По анкете Вольного экономического общества). Ч. II. Пг., 1917, c. XII. 9 Пpения по Указу 9 ноябpя…, c. 25. 10 Там же, c. 21. 6 39 Часть первая/ Время незавершенных революций Столыпинская реформа не была завершена. Возможно, она не оправдала возлагавшихся на нее надежд. Но все же никак нельзя сказать, что она совсем не дала результатов. Реформа предоставила крестьянам право получить свои наделы в собственность и выйти из общины. С 1907 до начала 1916 г. в Европейской России такой возможностью воспользовались 2 миллиона общинных крестьянских дворов. Кроме того, еще 470 тысяч домохозяев закрепили за собой участки в так называемых «беспередельных» общинах11. Меньше чем за десять лет всего в Европейской России укрепило землю в личную собственность около 24% всех крестьянских дворов - меньшинство, но далеко не ничтожное. Когда советские исследователи оценивали этот результат как неудачу, перед их мысленным взо

В.А.Шупер. К сожалению, я слишком поздно познакомился с книгой Анатолия Григорьевича и писать рецензию было уже неприлично. Если бы все же мне пришлось ее написать, то она называлась бы «Оптимистическая трагедия Анатолия Вишневского». Почему же оптимистическая?
Во-первых, из книги следует вывод о невозможности коммунистического реванша в нашей стране, если речь идет не о каких-то кратковременных политических успехах коммунистов и их сторонников, которые нельзя полностью исключить, а о долговременной тенденции исторического развития страны, о возврате на ту траекторию, с которой мы свернули в 1991г. Автор убедительно показал, что свернули окончательно, поскольку коренным образом изменилась структура общества. Оно стало городским, в значительной степени западным по своему жизненному укладу и ценностным установкам, а потому не сможет существовать сколько-нибудь длительное время в условиях архаического тоталитарного режима. Того общества, которое если не породило советский строй, то сделало его возможным, более не существует.
При этом следует отчетливо представлять, что крах традиционного общества несет не только положительные, но и отрицательные последствия. Пример нашей страны ясно показывает, что именно структуры традиционного общества с его идеалами служения великому делу и самопожертвования во имя благородной цели, личной скромности, как в интеллектуальном, так и в чисто бытовом отношении, почтения к учителям и благоговения перед классиками (недаром гордостью отечественной науки всегда были именно научные школы), в сочетании с великим принципом Просвещения — равенства всех перед истиной, дали выдающийся всплеск интенсивнейшей научной работы, как во времена «серебряного века», так и в советский период нашей истории, во многих отношениях ужасающий. Сейчас нам приходится признать трагическим заблуждением представления Карла Поппера о том, что именно открытое общество создает наилучшие условия для развития науки. Было бы прекрасно, если бы это было так. Ныне вполне очевидно, что демократический дух отечественной науки, идеалы солидарности и взаимопомощи, включая и заботу о «молодой поросли», проистекали не из принципов открытого общества, которого у нас не было даже вчерне, а из идеалов народнических, владевших умами лучших представителей «серебряного века» и, в значительной мере, законсервированных советской властью, как и многие структуры традиционного общества.
Во-вторых, безусловная заслуга автора в том, что он показал Россию как далеко не единственную страну догоняющего развития. Очень интересен анализ исторических процессов в Германии, но из него неизбежно следует необходимость изучения и Японии как страны догоняющего развития, хотя автору по понятным причинам сделать это было не с руки. Такая трактовка догоняющего развития не только дает основания для исторического оптимизма, но и ориентирует на чисто практические шаги в исследовании опыта адаптации различных заимствованных социальных институтов и, что очень важно, их модификации и совершенствования. Ведь мы наблюдаем, как ученикам удается превзойти своих учителей.
Наконец, в-третьих, книга показывает, как подспудно вызревали изменения в советском обществе. Мы все с восхищением наблюдали за неравной борьбой горстки диссидентов против тоталитарного режима. Но трудно, увы, не вспомнить мысль Маркса, о том, что пар, электричество были большими революционерами, чем отдельные люди. Процессы размывания советского строя текли совсем иным, не видимым нам руслом, прежде всего — через изменения в образе жизни. И в этом смысле миллионы простых советских обывателей сделали намного больше для свержения советской власти, чем отважные борцы политического и идеологического сопротивления. Нам следует проявить смирение перед истиной и признать, что мощнейшие процессы, формирующие облик общества, нам не только не подвластны, но даже и непонятны, мы осознаем их только задним числом. Однако стремиться к их постижению — это и есть высшая цель социальных наук.
Очень интересна контроверза точек зрения Сергея Петровича [Капицы] и Анатолия Григорьевича [Вишневского], прозвучавших в их докладах. Сергей Петрович убедительно показал, что очень велика скорость перемен, происходящих в мире, и общество не успевает к ним адаптироваться. Анатолий Григорьевич столь же убедительно показал, что перемены в обществе происходят крайне медленно, намного медленнее, чем нам представляется. Правы, разумеется, оба уважаемых докладчика. По-видимому, будет правильным предположить, что именно растущее несовпадение скоростей различных процессов в обществе порождает напряжение и нестабильность.
В заключение хочется остановиться еще на одной мысли Анатолия Григорьевича, очень ценной, на мой взгляд. Это мысль о постоянной смене лидеров мирового развития. Действительно, в 1875г. Япония была вынуждена подписать с Россией крайне невыгодный для нее Санкт-Петербургский трактат, по которому Япония отказалась в пользу России от своих прав на Сахалине, получив взамен Северные Курилы, которые были ей тогда совершенно не нужны (а России — тем более) и десятилетия оставались почти необитаемыми. Что произошло тридцать лет спустя, никому напоминать не надо. Надо помнить, что успех не вырастает из ничего и искать те факторы, которые позволят нашей стране занять более достойное место в современном мире.
Б.Б.Родоман . Я начинаю с реплики по поводу того, что сказал Шупер, потому что не могу удержаться. Я толкую его слова следующим образом: если бы Сахаров и Ковалев знали, что новое поколение гебистов, то есть те, которые сейчас во главе государства и у власти стоят, являются их естественными союзниками, то было бы гораздо лучше. Вот так я это толкую.
Теперь вернемся к «круглому столу». Я считаю что демография, которую здесь назвали самой закономерной и самой естественной из гуманитарных наук, действительно очень выигрышна для того, чтобы толкать концепцию единого и всеобъемлющего прогресса, потому что действительно для этого хороша. Но получается несколько упрощенное толкование: «все хорошее это — передовизна, все плохое — это отсталость». Это — не новая концепция. Еще в советское время, в годы моей молодости вместо того чтобы сказать человеку «ты -дурак, ты — идиот, потому что ты не знаешь того, что знаю я, потому что ты не читал тех книг, которые читал я, не смотрел тех фильмов, которые смотрел я», ему говорили в мягкой форме: «ну какой же ты отсталый!». Слово «отсталый» было в советское время страшно распространено.
Теперь дальше. Догнать в целом и догнать по элементам — это не одно и тоже. Достичь сегодня того, чего передовые страны достигли вчера — не значит догнать. Дистанция может только увеличиваться. Большинство стран мира не имеет собственного развития. Развивающиеся страны не развиваются, а терпят изменения. Катаклизмы смывают результаты развития, поэтому нет преемственности. У периферийных стран нет будущего — они зависят от того, в какой степени окажутся втянутыми в водоворот мирового развития. Простите за тавтологию, но мы рискуем свалиться в яму, имя которой — Фукуяма. Демографический переход — разве это конец истории? Урбанизация — процесс многослойный и турбулентный. После того как произошла урбанизация встал вопрос: а была ли она вообще? Стали ли люди горожанами? Какие признаки горожан стали победившими признаками?
С.П.Капица. Книга Анатолия Григорьевича — это демонстрация масштабного цивилизационного мышления, поскольку судьбы России рассматриваются на фоне мировой цивилизации. Происходит как бы статистическое осреднение и при этом национальные, исторические и географические особенности перестают быть доминирующими. Поэтому, обсуждая проблемы нашей страны, мы можем получить конструктивные и политически ценные решения, что вряд ли возможно в случае рассмотрения проблем только одной страны. Не вполне могу согласиться только с концепцией догоняния. Самому представлению о догонянии не надо придавать чрезмерного значения. Автор сам показал, что мировое развитие — процесс турбулентный, одни и те же страны когда догоняют, а когда и обгоняют. Разумеется, есть общее цивилизационное развитие, которое с демографической точки зрения устойчиво, хотя были и очень существенные неустойчивости. Самыми страшными проявлениями неустойчивости были мировые войны с их общими демографическими потерями в 250 млн. чел. на протяжении сорока лет ввиду разрушения механизмов воспроизводства населения. В мире еще есть причины, которые могут породить подобные явления, это связано, прежде всего, с безопасностью таких стран, как Китай или Индия, но обсуждение этих проблем увело бы нас слишком далеко.
Важно отметить, что происходит сжатие исторического времени в результате увеличения скорости исторического процесса. Если говорить о синхронизме мирового развития, рассматриваемого в аспекте демографического перехода, то весь этот процесс занимает менее ста лет. Этот фактор является, с моей точки зрения, страшно существенным, потому что он навязывает исторический темп развития, это — как исторические часы, которые раньше шли довольно медленно, а теперь ускорились до невозможности. Мы все подчинены этим часам и незавершенность, неравномерность протекающих социальных процессов — это симптомы сжатия исторического времени. Индивидуализм, либеральная философия, не говоря уже о постмодернизме — свидетельства отсутствия времени, необходимого для вызревания систем. Цивилизация обогнала культуру, если культуру понимать достаточно широко. Наша дискуссия в значительной мере посвящена именно противоречиям между цивилизацией и культурой. Цивилизация стала глобальной, а культура с большим трудом вписывается в новые условия. Образно говоря, в Америке есть цивилизация, но нет культуры, в России есть культура, но нет цивилизации, в Европе и в Японии есть и то, и другое.
У нас в России сейчас идет цивилизационное развитие, догоняние идет именно по этому пути, а о науке и культуре мы попросту забыли. Соответственно, наше развитие происходит в плоскости евроремонта, а не идеологии. Я никак не буду удивлен, если через сто или двести лет произойдет определенный возврат к ныне отвергнутым формам организации общества, ведь стабилизация численности населения создаст совсем иную историческую ситуацию. Миросистемный подход должен быть ключевым и сила книги — именно в применении системного подхода к развитию России. Сейчас очень остро ощущается идеологический дефицит, есть мировой социальный заказ на новую идеологию. Откат к традиционному мышлению, к религии — это признание своего бессилия. Интеллигенция сделала очень много для критики идеологии и очень мало — для ее создания. Есть две интеллигенции — класса Пушкина и Толстого и класса «Бесов». Именно последняя сейчас правит бал. Эти люди ничего не могут построить. Чтобы построить, необходимо понять мир. Этим прежде всего и ценна обсуждаемая книга. В современной журналистике, в современном искусстве мы видим не стремление открыть общее в частном факте, а совершенно безосновательное обобщение произвольно выбранных фактов, тиражируемых всей мощью СМИ. Вишневский поступил иначе — он пошел старым проверенным путем.
Л.В.Смирнягин. У меня совершенно разные впечатления от доклада и от книги, как будто они написаны разными людьми. 4 из 6 млрд. населения Земли заняты исключительно воспроизводством условий своей жизни, причем 1 млрд. из этих четырех в духе современной стилистики можно назвать навозным — эти люди вообще не подозревают о существовании США. Остальные 3 млрд. несколько более просвещены, но тоже всецело поглощены борьбой за существование. Только «серебряный миллиард» еще способен к развитию, но, столкнувшись с серьезными трудностями, готов от него отказаться. И только «золотой миллиард» считает развитие категорическим императивом. Понятно, что в США преобладает философия «крысиных гонок», но это не универсальный принцип для всего мира. Объездив со студентами страну во время практик, нельзя было не прийти к весьма любопытным выводам.
В малых городах и в сельской местности России 85% населения имеют приусадебные участки, которые дают им 85% потребляемого продовольствия. При этом почти каждая семья выращивает одного бычка в год и сдает его примерно за 20 тыс. руб., а также сдает еще примерно на 10 тыс. руб. в год молока. У многих сельских жителей есть возможность подворовывать в б. колхозе корма, как на то указывал проф. А.И.Алексеев, однако наличия второго, или тем более третьего бычка почти не наблюдается. То есть примерно четверть населения нашей страны совершенно не ориентирована на развитие. На фоне громадного преобладания в мире людей, не ориентированных на развитие, поведение «золотого миллиарда» выглядит скорее как флуктуация или исключение, а не генеральная линия. Я не вижу ни всасывания в «золотой миллиард» окружающих его народов, ни заражения остального мира его идеалами. Знающие люди говорят, что сейчас Латинская Америка безумно напоминает Европу 60-х гг., а в 60-е годы она, вероятно, напоминала Европу 30-х гг. Догоняние может длиться вечно.
Сколько надо длиться демонстрационному эффекту, чтобы средний индус отказался от круговоротных представлений о времени? Он ощущает себя частицей существующего тысячелетия мира. Несколько столетий были моголы, полтора столетия — англичане, после них тоже все пройдет, железные дороги зарастут и т.д. Даже «новые тигры», страны с очень высокими темпами экономического роста — не пример торжества представлений об универсальных законах мирового развития. Ведь население этих стран имеет совершенно иную ценностную ориентацию, нежели жители стран Запада и воспринимает императивы современного постинустриального общества с глубоким равнодушием, подчиняясь им лишь постольку, поскольку это приносит им выгоду. Тут уместно вспомнить старую притчу про Будду. Во время грандиозного пира у магараджи Будда пребывал в саду и был глубоко погружен в себя. Магараджа велел жемчужине своего гарема соблазнить Будду и вместе с гостями отправился на это посмотреть. Однако Будда был столь глубоко равнодушен к происходившему, что дал себя соблазнить, после чего опять погрузился в свои думы, произведя этим неизгладимое впечатление на собравшихся.
Да, Россия занимается догонянием и мечтает перейти из «серебряного миллиарда» в золотой. Но надо помнить категорический императив Канта: живи по такому закону, который может стать всеобщим. Не надо навязывать всему миру западные ценности. Подавляющее большинство человечества этих идеалов не исповедует.
Что же касается книги, то она мне чрезвычайно понравилась. При чтении, я ощущал полное идеологическое слияние с автором. После краха большевизма в обществе наблюдаются мучительные идеологические поиски. Это — болезненная ломка, но она ведет к выздоровлению. Книга помогает понять страну, ее историю и самих себя.
В чем я не согласен с автором, так это с отождествлением областничества с федерализмом. Они не имеют ничего общего, поскольку федерализм — это вопрос о правах, а областничество — вопрос о привилегиях. Национальный признак категорически противостоит федерализму, ибо федерализм — это право общества на самоуправление, вне зависимости от того, кто живет на данной территории — русские, евреи, брюнеты, рыжие, рабочие крестьяне. А национальные проблемы должны решаться совсем по-другому.
В остальном же книга превосходная. Вообще у нас таких книг маловато. В США их выходят десятки в год, поскольку там принято вглядываться в свою историю и рефлексировать по поводу даже не самых значительных событий в судьбе страны. У нас этого пока нет. Еще Достоевский говорил: «Велико незнание России» и я просто горд, что такую книгу написал наш научный соплеменник.
О.И.Шкаратан. Мне крайне дорого то, что у нас в стране может появиться, наконец, столь глубокое произведение как эта книга, потому как по частным вопросам книг полно, да и по общим тоже — тут я не совсем согласен с Леонидом Викторовичем [Смирнягиным], но большинство этих книг — макулатура. Выполнить подобную работу в России — это по-своему человеческий подвиг. Ведь нет ни надежных данных, ни внушающих доверие социологических исследований. Я опубликовал центральные главы книги в журнале «Мир России» еще до ее выхода, несмотря на существенные разногласия с автором, и очень этому рад.
Теперь о разногласиях. Предлагаю никаких цепочек, приводящих от того или иного автора к Сталину или Гитлеру не вести, поскольку таких цепочек может быть множество, можно связать таким образом и Гердера с Гитлером, но едва ли Гердер тут в чем-нибудь виноват. Анатолий Григорьевич принадлежит к числу сторонников либерального проекта для всего мира, отсюда и проблема безальтернативности исторического процесса. Книга написана в середине 90-х гг., когда были еще сильны либеральные иллюзии. Теперь перед нами пример Китая. Сейчас в китайских деревнях можно наблюдать двухэтажные дома и хорошие телевизоры в них, а не решать, хотят они выращивать второго бычка, или нет. Тем не менее, я утверждаю, что они там строят цивилизацию на принципиально иных основах. Это — не холистская, а коллективистская цивилизация, также как и японская. В достаточно близкой исторической перспективе предстоит столкновение вершинно-индивидуалистического атлантического проекта, возглавляемого США, и коллективистского, возглавляемого Китаем. Разумеется, совершенно не обязательно, что это столкновение должно принять трагические формы.
Необходимо отметить, что Анатолий Григорьевич рассматривает не весь мир, а Запад плюс Россия. Но насколько правомерно отнесение России к Западу? Многие привыкли поминать недобрым словом Гайдара в связи с проведенными под его руководством реформами, но мало кто читает его блестящие книги, продолжающие выходить одна за другой, а книги эти — совершенно уникальные по качеству. В «Государстве и эволюции» первая глава посвящена рассмотрению двух типов цивилизаций — европейской и азиатской. Правда, в дальнейшем изложении Гайдар все же соскользнул на либеральную модель для России. Если же мы хотим понять исторический выбор, перед которым стоит наша страна, то надо ясно и четко различать технологии жизни, которые действительно носят всемирный характер, достаточно привести набивший оскомину пример с туалетами, и ценностные системы.
Мы имеем дело с конкуренцией двух доминирующих в мире ценностных систем в их национальных и локальных вариантах, и неизвестно какая из них предпочтительней. А что ценностные системы являются определяющими при построении проекта жизни любого общества вполне убедительно доказал великий социолог ХХ в. Толкотт Парсонс и нет смысла возвращаться к его концепции центральной ценностной системы как определяющей, одухотворяющей если угодно, проект жизни любого общества. Центральная проблема в современном мире — это идентификация. Возьмите Украину с ее трепетным отношением к национальному языку. Там стоит проблема идентификации нации. Именно после того как перестало существовать противопоставление двух систем, национальная идентификация вышла на первый план. Эти явления глубоко изучил Э.Геллнер.
Русский барин середины XIX в. действительно чувствовал себя в Париже как француз и даже вел себя к тому времени вполне прилично. Однако за ним стоял крепостной, а не наемный рабочий. Мануфактуры Петра с их посессионными крепостными производили металл, иногда превосходивший по качеству продукцию английских мануфактур. Этот вопрос подробно исследовал акад. С.Г.Струмилин. Есть теория Азиопы, есть теория, утверждающая, что мы идем в Европу, или теория, предполагающая, что мы — другая Европа. В любом случае следует иметь в виду, что 10 лет сейчас — это не 10 лет сто лет назад. За 10 лет голодный Китай стал сытым, а за 20 лет так рванул вперед, что нам просто стыдно смотреть.
По мнению некоторых зарубежных исследователей, Россию можно определить как хаотическое социальное образование. Капитализм как экономическая система, поддерживающая систематическим образом накопление капитала, так и не был у нас установлен. Вместо нормальной экономики мы имеем бесконечный переход от сюрреалистического социализма к нереальному капитализму. Поэтому разделять точку зрения автора относительно происшедшего перехода довольно трудно. И все же, если завтра Анатолий Григорьевич сочтет возможным написать еще одну статью, я ее с большим удовольствием опубликую, поскольку ценна блестящая аргументация, ценна позиция, а не болтовня о позиции.
Ю.Г.Липец. Важной задачей и автора книги, и нашей является выделение ориентиров, целей и средств догоняющего развития. Устанавливаются они, как правило, находящейся у власти элитой и при этом могут поддерживаться народом, а могут и не поддерживаться. Начиная с Петра I, двести или триста лет приоритетом были военно-стратегические цели с некоторой примесью всех остальных. Новый этап догоняющего развития наступил после Крымской войны. Затем были 30-е годы с известной фразой Сталина относительно десяти лет, имеющихся у нас в распоряжении. Следующая попытка догнать связана с правлением Хрущева, когда ракетно-ядерная гонка была впервые разбавлена потребительскими целями; ставились, наряду с более важными, и задачи по достижению определенных уровней потребления. Сейчас отсутствуют и систематический подход, и ориентиры. На мой взгляд, доклад и книга Анатолия Григорьевича очень четко показали, что для нашей страны выработка ориентиров, целей и средств в догоняющем развитии является насущно необходимой.
В.Н.Стрелецкий. Я хотел бы начать с очень высокой оценки книги, это исключительно ценное произведение довольно редкого жанра, причем, в отличие от Леонида Викторовича [Смирнягина], мне понравились и книга, и доклад. Центральным звеном в книге следует считать идею социокультурной опоры как механизма развития. Именно эта идея позволила совместить линейную модель и модель, предполагающую равноположенность культур. Развитие есть континуум последовательных итераций социально-культурного выбора и отсюда проистекает возможность объяснения сходства и различий в эволюции разных культур. Универсализм и уникализм — это не более чем наши познавательные установки. Чисто универсалистских и чисто уникалистских концепций на самом деле никогда не было. Универсалисты всегда обставляют различные свои положения множеством экивоков, с другой стороны, даже Шпенглер не придерживался мнения об абсолютной непроницаемости культур друг для друга.
На самом деле догоняющее развитие — это некая метафора вроде устойчивого развития. Никто толком не знает, что это такое. Если Анатолий Григорьевич разовьет концепцию догоняющего развития, то станет прижизненным классиком. А вот чего мне не хватило в книге, так это анализа социально- культурных детерминант, сделавших возможной модернизацию аграрного общества в условиях тоталитарного режима. Все-таки модернизация России в ХХ в., по Анатолию Григорьевичу, — это прежде всего внешне индуцированный процесс. В перспективе же необходимо сосредоточить анализ и на внутренних предпосылках.
А.Д.Арманд. Мне тоже хотелось бы выступить, коснувшись и книги, и доклада. Я присоединяюсь к тем букетам комплиментов, которые уже были преподнесены автору. Необходимо отметить очень спокойный эмоциональный настрой. «Оглянись без гнева» — именно таким должен быть взгляд ученого на объект исследования. Автору удалось подняться над массивом конкретных материалов на теоретическую высоту. При этом просматривается аналогия между дарвиновской эволюцией и социальной эволюцией. Движение и в том, и в другом случае осуществляется как бы в двух координатах: простота-сложность и хаос-порядок.
Теперь некоторые критические замечания. В конце книги высказывается мысль о том, что советская власть не сумела создать механизмы самоорганизации, которые только и могли обеспечить эффективное развитие страны. На самом же деле советская власть никогда к этому и не стремилась, напротив, она стремилась создать альтернативную организацию общества, которая оказалась эффективной, но быстро выработала свой ресурс.
Другое замечание. Нельзя считать депопуляцию чисто отрицательным явлением. Это может быть подготовкой к переходу на более высокий уровень развития. Тимофеев-Ресовский показал, что перед возникновением нового таксона более высокого ранга численность популяции должна сократиться. Многочисленная популяция неспособна к подобным мутациям. Возможно, что депопуляция стран Запада будет означать наступление нового важного этапа в эволюционном развитии, а именно перехода к новой системе ценностей. Мы можем стать свидетелями заката эпохи, в которой безраздельно господствует ориентация на материальные ценности.
Д.Н.Замятин. Я, к сожалению, не читал книгу, и буду ориентироваться на содержание доклада. Как понимать догоняющее развитие? Нужна типология развития. Создание такой типологии невозможно без понимания модерна, а модерн очень противоречив. Он мыслит традиционными категориями, но он же и разрушает их. Догоняющее развитие всегда относительно, ибо идеалы менялись. Для средневековой Европы идеалом был арабский Восток. В эпоху Возрождения им стала Италия, затем Франция, затем Англия, затем США. Менялся mainstream, а именно он определяет, кого надо догонять.
А.И.Трейвиш. В отличие от Дмитрия Николаевича [Замятина], я книгу читал и в ней, в отличие от доклада, тональность была иная. Триста лет, а воз и ныне там. Сколько ни строй заводов, а общество все равно останется застойным, если не будут созданы современные механизмы самоуправления. Социализм добил самоорганизацию, о которой говорил Овсей Ирмович [Шкаратан]. Не следует считать наше общество коллективистским. Наоборот, ему катастрофически не хватает коллективизма на среднем уровне. У нас нет community в европейском или северо-американском значении этого понятия. Коллективизм у нас только на государственном уровне, в виде этатизма. Мы — страшно индивидуалистичное общество, которое не может организоваться на средних этажах. Нам надо предлагать что-то конструктивное. Надоело быть профессиональным плакальщиком по судьбе России. Надо изобретать [аплодисменты].
С.Б.Шапошник. Мне хотелось бы поговорить о той инновационной системе, которая существовала в СССР и была в основе советской модели модернизации. Надо отметить, что экономический рост в странах Запада в 1970-1995 гг., по оценкам экспертов ОЭСР, больше чем на половину обусловлен инновационной деятельностью, а Глазьев даже считает, что на 90%. Как показал в своем докладе Андрей Трейвиш, геоклиматические факторы оставляют нашей стране только инновационый путь развития. Надо отметить и то, что европейские амбиции по догонянию США основаны именно на стимулировании инноваций.
Возвращаясь к СССР, следует подчеркнуть, что там практически полностью отсутствовала фирменная наука, в то время как в развитых странах она получала 70% ассигнований на НИОКР. В СССР же ее доля составляла только 5%. Если сравнивать советскую модель с западной, то в СССР каждое министерство было корпорацией, их было примерно 70, и у каждого — своя инновационная система, включавшая и систему научно-технической информации, и своя система НИОКР. Разумеется, на пути инноваций существовали организационные барьеры, как вертикальные — между исследованием и внедрением, так и горизонтальные — между различными ведомствами. Попытки преодоления этих барьеров вылились в создание НПО и МНТК (межотраслевых научно-технических комплексов).
Ликвидация министерств при проведении реформ стала катастрофой для отраслевых НИИ, поскольку они приобрели статус предприятий, а не учреждений и должны были сами зарабатывать деньги, выполняя заказы промышленности. Между тем, тяжелое финансовое положение предприятий не позволяло сформироваться спросу на НИОКР. Даже в 1999г. среди российских предприятий инновационные составляли всего 6,2%, против 51% в среднем по ЕС, причем на НИОКР приходилось только 14% расходов на инновационную деятельность, включающую в себя расходы на приобретение нового оборудования, налаживание производства новых товаров и проч. Для сравнения: в Германии и Франции доля расходов на НИОКР в общих расходах на инновационную деятельность составляет 60%, в Италии — 30%, а в Португалии — 10%. Катастрофически сократилось финансирование науки, максимальное снижение за годы реформ — в 5 раз, а сейчас оно составляет 30% от уровня 1990г. по доле в ВВП. Примерно вдвое сократилась численность занятых в науке, причем это был хаотический распад, а не организованный процесс. Так, в одном оборонном НИИ было принято решение уволить всех молодых сотрудников на том основании, что они и сами смогут заработать себе на жизнь.
Сейчас вообще непонятно, что проще — реконструировать существующую инновационную систему, или создавать ее заново. Коммерциализация исследований и разработок крайне затруднена, хотя в начале 90-х гг. и были приняты неплохие законы об охране интеллектуальной собственности, поскольку при этом не была решена проблема интеллектуальной собственности, оставшейся с советских времен. Организации перестали существовать, коллективы распались, поэтому проблема приобретение прав на использование той или иной интеллектуальной собственности оказывается во многих случаях неразрешимой — остается угроза судебных исков. Мы сами с этим столкнулись, когда захотели купить права на использование одной информационной системы. Коллектив давно распался и было совершенно непонятно, с кем именно следует договариваться. Между тем в США в 1985г. был принят закон, по которому право собственности на результаты НИОКР, выполненных для государственных нужд, принадлежит тем университетам или иным исследовательским организациям, которые их выполняли.
Наконец, необходимо отметить, что у нас в инновационной сфере почти совершенно не задействован мелкий бизнес и, соответственно, не используется тот огромный интеллектуальный потенциал, который накоплен в науке. Одна из самых острых нерешенных проблем — это венчурное финансирование. Ее решение тормозит как отсутствие в стране длинных денег, так и отсутствие развитого фондового рынка — главного способа выхода из любого венчурного проекта. Сейчас уже очевидно, что либеральная идея о том, что и в этой области произойдет самонастройка, оказалась совершенно бесперспективной, а осмысленной государственной политики по-прежнему нет.
А.А.Важенин. Я, к сожалению, тоже отношусь к категории лиц, незнакомых с книгой, но мне понятны и близки основные ее идеи. Однолинейная модель развития чревата опасностью сокращения культурного разнообразия, следствием такого сокращения может стать то, что прогресс не приведет к значительному улучшения качества жизни. Решения надо искать не только в попытках догнать один образец, но и в попытках создать новые образцы. Тогда наша цивилизация была бы более успешной.
А.Г.Вишневский. Прежде всего, я хочу поблагодарить за долготерпение и за интерес, проявленный к моей книге и к моему сообщению. К сожалению, книга прошла у нас в стране почти незамеченной и не вызвала особого резонанса. Во Франции, наоборот, она вышла существенно большим тиражом и намного лучше продается, там была интенсивная рекламная компания. Так и хочется перейти на позиции оппонентов и сказать, что мы Запад не догоним никогда.
Узнав, что отъезд в Старую Руссу откладывается на вечер 1 мая, я подумал, не пойти ли нам вместе с Овсеем Ирмовичем [Шкаратаном] на первомайскую демонстрацию. Уж вдвоем мы бы дали жару продажному антинародному режиму. Я всегда относился с большим уважением и сочувствием к борьбе наших диссидентов, но одно в их деятельности мне категорически не нравилось: они очень часто говорили не от своего имени, а от имени народа. В том духе, что всем понятно, что народ давно уже истомился и не может больше терпеть эту власть. Народ был более или менее удовлетворен своей судьбой, разумеется, далеко не в полной мере, такого никогда не бывает, и сейчас вполне искренне тоскует по тем временам.
Народ всегда был статистом, а в периоды революционных подъемов его привлекали в обоснование тех требований, которые объективно и совершенно законно выдвигала какая-то часть общества, как правило, меньшая. В большинстве случаев речь идет о новой, растущей элите охваченного революционным подъемом общества, устремления этой элиты, как правило, совпадают с исторической тенденцией, но в любом случае это ее интерес.
Несколько наивны рассуждения Бориса Борисовича Родомана о конце истории по Фукуяме. А кто не ждал каждый раз конца истории? Вот мы сделаем революцию, и все станет хорошо. Может даже стать хорошо большему числу людей, чем раньше, но в любом случае это замена одного несовершенного устройства общества другим. Наивные люди сокрушались после роспуска Учредительного собрания: «Как же так, мы так хотели Учредительного собрания, а большевики его разогнали!». Ход истории мало зависит от добрых пожеланий.
Либеральный проект в России придумал не Гайдар и уж тем более не Вишневский, хотя он и чистый либерал. Либеральный проект издавна существовал в России, в том числе и до 1917г., и очень многим умным людям, например, Милюкову, казалось, что он реализуем. Между тем он был совершенно утопичен в той России с тем населением, с той социальной структурой и т.д. Именно поэтому либералы были сметены, а их идеи были заменены теми, которые оказались созвучными тогдашнему обществу и позволяли продолжать модернизацию. В тот момент пригодной социальной оболочкой для модернизации оказались идеи тоталитаризма. Я думаю, главным образом потому, что это была протекционистская модернизация. В этом ее принципиальное отличие от Англии или Франции, где соответствующие процессы развивались автохтонно. В условиях догоняющего развития модернизация проводилась государством, и только оно посредством очень мощного протекционизма по отношению к тем секторам развития, которые считало наиболее важными, могло эту модернизацию осуществить. Понятно, что достигалось это ценой разрушения других секторов.
Либеральная идея опять появилась в последние годы существования СССР и в этот период она уже имела значительно больше шансов на реализацию, ибо это уже была страна с городским населением и с каким-то подобием среднего класса. Моя книга подводит к этому моменту, но не рассматривает последнее десятилетие. Она подводит к 1990г., или даже к 1985г. Для меня важно было поставить диагноз, ведь лечение начали, не поставив диагноза. Еще в 80-е гг. я говорил Шаталину, что нет диагноза, надо собраться, обсудить, от чего же лечить. Но тогда все так спешили, что было не до диагноза. Я попытался в какой-то мере восполнить его отсутствие своей книгой. Когда говорят, что из либерального проекта в России ничего не вышло, я с этим категорически не согласен. Разумеется, потери были очень велики, но разве не изменилось коренным образом положение каждого из нас? Нельзя было и ожидать, что все сразу выиграют от реформ.
То, что Китай так рванул вперед за десять лет, не должно вводить нас в заблуждение: в СССР были и более высокие темпы роста, но чем это все потом кончилось? Да и что мы знаем о Китае, кроме официальных статистических данных весьма сомнительной достоверности? Там даже надежной демографической статистики нет, так что говорить всерьез об экономической статистике просто не приходится. Но дело даже не в этом. Когда я слышу восторженные похвалы Китаю, то всегда вспоминаю, что писали на Западе об СССР. А писали, что мы нашли наконец-то эффективный путь развития общества. В 1933г. Эдуард Эррио посетил СССР, в стране был голод, а ему так умело все показали, что он, вернувшись во Францию, сказал, что все это выдумки, никакого голода нет. Так же и мы рассуждаем о Китае, которого не видим. Я был в Китае. Там все можно и ничего нельзя. Коррупция там просто лезет в глаза. Сев в такси у гостиницы для иностранцев, сталкиваешься с тем, что, проехав 300 м, шофер говорит: «Сейчас Вы пересядете в другую машину». Он из тех немногих таксистов, которые имеют право возить иностранцев, и нанимает других, этого права не имеющих. И это, не говоря о том, что китайское общество остается по преимуществу крестьянским. У этого общества еще все впереди — и урбанизация, и масса связанных с этим социальных проблем. Рано нам еще судить об успехах Китая. Да, темпы роста экономики там весьма высоки, но это еще не все. Не надо видеть в этом торжество другого пути.
Когда обсуждаются проблемы догоняющего развития, имеется в виду вовсе не бег наперегонки на неопределенную дистанцию. Речь идет о переходе — о переходе от одного типа общества к другому, от одного типа экономики к другому, от одного типа человека к другому. Количественные характеристики тут не имеют решающего значения. Не следует рассуждать в том смысле, что мы стали богаче, а они — еще богаче и опять Ахиллес не догонит черепаху. Есть начало и конец этого периода. Это не конец истории, не яма-Фукуяма, а переход на некоторый новый уровень, от которого никто не ждет или, во всяком случае, не должен ждать рая на земле. Это просто другой тип взаимодействия людей со своими положительными и отрицательными сторонами. Я вовсе не говорил, что этот новый тип лучше и означает увеличение суммарного счастья. Что же до третьего пути, то все, кто его ищет, не имеют о нем никаких представлений. Если бы китайцы построили велосипедную цивилизацию, а не стремительно наращивали свой автопарк, можно было бы говорить, что они нашли третий путь.
Разговоры о третьем пути велись среди русских революционеров еще в XIX в. Предполагалось, что у России есть свой путь, основанный на сельской общине, своего рода сельский социализм и т.д. В результате мы действительно нашли свой третий путь — объединили сельскую общину с капитализмом и получили то, что было лучше не получать. Но какой-то урожай мы с этого сняли. Однако снять и второй было уже невозможно, а потому пришлось переходить на какие-то другие рельсы. Других рельсов, кроме наезженных рельсов западного развития, не оказалось. Но еще раз подчеркну — главное в том, что речь идет о процессе, который имеет свое начало и свой конец. Их нельзя точно установить, нельзя сказать, что Португалия еще не, а Испания — уже да, но начало и конец перехода все равно объективно существуют, ибо речь идет об однотипности форм экономических отношений.
Я думаю, Владимир Николаевич [Стрелецкий], что импульс к модернизации, конечно, был внешним. В XVII в. Россия столкнулась с невозможностью играть ту роль в европейских делах, на которую она претендовала. Но в дальнейшем появились и внутренние импульсы, появились люди, которым было страшно тяжело жить по-старому. Петр очень резко все ускорил. К концу XIX в. внутренние импульсы стали важнее внешних. Власть могла бы уже и махнуть рукой на международные проблемы ради сохранения внутренней стабильности, но, к сожалению, стала искать решения внутренних проблем на пути внешнеполитических авантюр.
Борис Борисович, я не принимаю Ваше обвинение в том, что я приписываю всякому развитию прогрессивное начало, считая, что все новое — обязательно хорошее. Ничего подобного я не говорил. Все новое и есть новое, в чем-то хорошее, в чем-то плохое. Но новое — это то, к чему люди тянутся, оно не падает с неба. Если оно никому не нужно, оно так и останется невостребованным, а если люди тянутся, значит, считают, что в этом есть что-то хорошее, хотя потом это может обернуться чем-то совсем нехорошим. Для меня нет этих полюсов «хорошее-плохое», я в этих категориях не рассуждаю. Надо, однако, быть очень осторожным в попытках противостоять новому на том основании, что оно является плохим, поскольку это — именно привнесение таких ценностных представлений из прошлого.
Наконец, о конце демографической истории. Я вовсе не отношусь к депопуляции как к какой-то катастрофе. Это процесс, имеющий свои детерминанты. Происходит сдвиг от экстенсивных к интенсивным формам воспроизводства населения. И в этом есть исторический смысл, поскольку воспроизводство населения — дело очень дорогое, как в биологическом отношении, так и в экономическом. Но демографический переход имеет свое начало и свой конец. Это вовсе не конец истории, просто движение идет дальше на каком-то ином уровне.
Человечество находится в состоянии скачка, перехода, который продолжается все Новое время. Пока он охватил только развитые страны, хотя мне категорически не нравится термин «золотой миллиард». Здесь дело не в миллиарде, а в том, что какая-то часть человечества уже вошла в Новое время, а другая — еще нет. В Индии большинство населения, конечно же, не стремится ни к какой модернизации, однако элита ее хочет, ибо англичане создали в Индии слой населения, который стремится к параллельному движению. В последние пятьсот лет Европа совершила очень важный переход. Раньше существовали только аграрные общества. Начиная с XVI в., затем в ходе Первой промышленной революции стал бурно развиваться новый тип общества. Пока еще никто не показал, что можно двигаться в ином направлении, нежели от аграрного общества — к промышленно-городскому.

Россия не «выпала из истории» в XX веке. Это столетие стало для нашей страны временем давно назревшего исторического скачка: страна модернизировалась, превратилась из аграрной и сельской в промышленную и городскую. Модернизация советского времени была «консервативной», «инструментальной»: к серпу она прибавила молот, но, опираясь на устаревшие социальные механизмы и консервируя их, не способствовала развитию современных институтов рыночной экономики и политической демократии и потому осталась незавершенной.

Такова главная мысль книги Анатолия Вишневского. Известный российский демограф и социолог предлагает свое прочтение уроков недавнего прошлого, осмысление социальной истории Советского Союза как зашедшего в тупик консервативно-модернизационного проекта и предостерегает от его повторения.

Введение...... 6 Часть 1. Время незавершенных революций...... 10 Глава 1. Русский кризис начала XX века: аграрное общество у последней черты...... 11 1. 1. Отставание и догоняющее развитие...... 11 1. 2. Догоняющее развитие и торможение...... 16 1. 3. Простое общество: власть земли...... 18 1. 4. Сложное общество: власть денег...... 20 1. 5. Кризис русского аграрного сфоя: от власти земли к власти денег...... 24 1. 6. В поисках обpаза будущего...... 26 1. 7. На пороге «консервативной революции»...... 31 Глава 2. Экономическая революция: автомобиль на конной тяге...... 37 2. 1. Прусский или американский...... 37 2. 2. Консервативная революция в экономике...... 45 2. 3. Мобилизационная экономика: план против рынка...... 48 2. 4. Из аграрной в индустриальную...... 53 2. 5. Кризис советской экономической системы...... 58 Структурные пороки...... 58 Бремя милитаризма...... 62 Техническое отставание...... 65 Ограничение потребления...... 68 Погружение в сон...... 70 2. 6. К новой экономической модели...... 72 Глава 3. Городская революция: бурги без буржуа...... 78 3. 1. Модернизация и урбанизация...... 78 3. 2. Запаздывающая урбанизация...... 80 3. 3. Городской взрыв...... 86 3. 4. Урбанизация в зеркале поколений...... 91 3. 5. Урбанизация по-деревенски...... 95 3. 6. Новые городские слои...... 105 Глава 4. Демографическая и семейная революции: демографическая свобода в несвободном обществе...... 112 4. 1. Переворот в смертности...... 112 4. 2. Переворот в рождаемости...... 122 4. 3. Неомальтузианство по-советски...... 126 4. 4. Кризис патриархальной семьи...... 129 4. 5. Семейная революция...... 134 4. 6. Революция чувств...... 139 4. 7. Второй демографический переход...... 150 Глава 5. Культурная революция: соборный человек c университетским дипломом...... 158 5. 1. Соборный человек...... 158 5. 2. Автономная личность: «лишний человек» и «мыслящий пролетарий»...... 162 5. 3. Автономная личность: «грядущий Хам»...... 167 5. 4. Автономная личность: «Homo soveticus»...... 174 5. 5. Кризи с советской соборности...... 181 Глава 6. Политическая революция: маргиналы у власти...... 185 6. 1. Диктатура масс или диктатура «нового класса»...... 185 6. 2. Тоталитарные идеологии...... 195 6. 3. Социалистическое средневековье...... 204 6. 4. Тотальное государство...... 210 6. 5. Кризис тоталитаризма...... 215 Часть 2. Агония империи...... 223 Глава 7. Поступь Российской империи...... 225 7. 1. «Мы расширили пределы... »...... 225 7. 2. Восточнославянские колонизационные базы...... 232 7. 3. Колонизация юга России...... 235 7. 4. Заселение Сибири...... 239 7. 5. Продвижение на Кавказ и в Среднюю Азию...... 242 7. 6. Оттеснение инородцев...... 246 7. 7. Имперские традиции в СССР...... 258 Глава 8. Империя и модернизация...... 271 8. 1. Восточнославянская метрополия...... 271 8. 2. Цивилизаторская миссия метрополии...... 275 8. 3. Восточнославянская метрополия и советская модель модернизации...... 278 8. 4. Незавершенная модернизация: от Москвы до самых до окраин...... 282 Экономическая революция...... 282 Городская революция...... 285 Демогpафическая pеволюция...... 286 Культурная революция...... 287 Общие итоги...... 288 8. 5. Среднеазиатский тупик советской модернизации...... 290 8. 6. Новые региональные элиты...... 296 Глава 9. Кризис империи...... 302 9. 1. Кризис имперского централизма и федерализм...... 302 9. 2. Кризис локализма и национальный ответ...... 306 9. 3. Кризис локализма и националистический ответ...... 312 9. 4. Между федерализмом и сепаратизмом: пример Украины...... 318 9. 5. «Русская маpксистская теоpия нации»...... 333 9. 6. Практика «национального строительства» в СССР...... 338 9. 7. Кризис советского федерализма...... 343 Глава 10. Империя и мир...... 355 10. 1. Вхождение в мировую политику...... 355 10. 2. Геополитические козыри России...... 361 10. 3. Российская импеpия в клубе европейского империализма...... 366 10. 4. СССР на пути ко Второй мировой войне...... 374 10. 5. Уроки Второй мировой войны...... 380 10. 6. Уроки холодной войны...... 390 10. 7. Вариации на темы будущего...... 394 Возвращение в Европу...... 394 Третий русский империализм...... 397 Островная утопия...... 404 Евразийский союз...... 410 Заключение: оглянись без гнева...... 416 Указатель имен...... 422

Издательство: "Издательский дом Высшей школы экономики" (2010)

Чтобы сузить результаты поисковой выдачи, можно уточнить запрос, указав поля, по которым производить поиск. Список полей представлен выше. Например:

Можно искать по нескольким полям одновременно:

Логически операторы

По умолчанию используется оператор AND .
Оператор AND означает, что документ должен соответствовать всем элементам в группе:

исследование разработка

Оператор OR означает, что документ должен соответствовать одному из значений в группе:

исследование OR разработка

Оператор NOT исключает документы, содержащие данный элемент:

исследование NOT разработка

Тип поиска

При написании запроса можно указывать способ, по которому фраза будет искаться. Поддерживается четыре метода: поиск с учетом морфологии, без морфологии, поиск префикса, поиск фразы.
По-умолчанию, поиск производится с учетом морфологии.
Для поиска без морфологии, перед словами в фразе достаточно поставить знак "доллар":

$ исследование $ развития

Для поиска префикса нужно поставить звездочку после запроса:

исследование*

Для поиска фразы нужно заключить запрос в двойные кавычки:

" исследование и разработка"

Поиск по синонимам

Для включения в результаты поиска синонимов слова нужно поставить решётку "# " перед словом или перед выражением в скобках.
В применении к одному слову для него будет найдено до трёх синонимов.
В применении к выражению в скобках к каждому слову будет добавлен синоним, если он был найден.
Не сочетается с поиском без морфологии, поиском по префиксу или поиском по фразе.

# исследование

Группировка

Для того, чтобы сгруппировать поисковые фразы нужно использовать скобки. Это позволяет управлять булевой логикой запроса.
Например, нужно составить запрос: найти документы у которых автор Иванов или Петров, и заглавие содержит слова исследование или разработка:

Приблизительный поиск слова

Для приблизительного поиска нужно поставить тильду "~ " в конце слова из фразы. Например:

бром~

При поиске будут найдены такие слова, как "бром", "ром", "пром" и т.д.
Можно дополнительно указать максимальное количество возможных правок: 0, 1 или 2. Например:

бром~1

По умолчанию допускается 2 правки.

Критерий близости

Для поиска по критерию близости, нужно поставить тильду "~ " в конце фразы. Например, для того, чтобы найти документы со словами исследование и разработка в пределах 2 слов, используйте следующий запрос:

" исследование разработка"~2

Релевантность выражений

Для изменения релевантности отдельных выражений в поиске используйте знак "^ " в конце выражения, после чего укажите уровень релевантности этого выражения по отношению к остальным.
Чем выше уровень, тем более релевантно данное выражение.
Например, в данном выражении слово "исследование" в четыре раза релевантнее слова "разработка":

исследование^4 разработка

По умолчанию, уровень равен 1. Допустимые значения - положительное вещественное число.

Поиск в интервале

Для указания интервала, в котором должно находиться значение какого-то поля, следует указать в скобках граничные значения, разделенные оператором TO .
Будет произведена лексикографическая сортировка.

Такой запрос вернёт результаты с автором, начиная от Иванова и заканчивая Петровым, но Иванов и Петров не будут включены в результат.
Для того, чтобы включить значение в интервал, используйте квадратные скобки. Для исключения значения используйте фигурные скобки.