Когнитивный аспект целей обучения иностранным языкам. Когнитивные аспекты изучения слова А)

Современная когнитивная лингвистика – раздел науки о языке, в котором путем анализа семантики языковых единиц изучаются пути познания (когниции) человеком окружающего мира. Когнитивная лингвистика рассматривает природу концептуальной сферы, концептов, способов их вербализации.

Концепт – единица мышления, квант структурированного знания. Человек мыслит концептами, соединяя их в сознании. Концепты существуют в когнитивном сознании человека вне обязательной связи со словом. Слова, словосочетания, развернутые высказывания и описания выступают как средство объективации, вербализации концептов в случае коммуникативной необходимости.

Если те или иные концепты коммуникативно релевантны, становятся регулярно предметом обсуждения в обществе, то они получают стандартную языковую единицу для вербализации. Если нет – остаются невербализованными, а в случае необходимости вербализуются описательными средствами [Попова, Стернин 2007: 150]. Слова, другие готовые языковые средства в системе языка есть для тех концептов, которые обладают коммуникативной релевантностью, т. е. необходимы для общения, часто используются в коммуникативном обмене.

Изучение актуализационного аспекта слова предполагает рассмотрение проблемы смысла, понимания. Наиболее релевантной для объяснения этих вопросов является теория Р.И. Павилёниса о соотношении концептуальной системы и смысла языковых выражений. Под концептуальной системой автор понимает непрерывно конструируемую систему информации (мнений и знаний), которой располагает индивид о действительном или возможном мире. Основными свойствами концептуальной системы признаются континуальность (непрерывность) и последовательность введения концептов. Процесс понимания, согласно Павилёнису, является процессом образования смыслов, или концептов, который базируется на перцептивном (восприятие) и концептуальном (производимом разумом) выделении объекта из среды других объектов путем придания этому объекту определенного смысла, или концепта, в качестве ментальной его репрезентации [там же: 383].

Понимание речевых произведений предполагает построение соответствующей им структуры смыслов, или концептов, рассматривающихся в качестве интерпретаторов их содержания. Результатом интерпретации становится такая структура концептов, которая интерпретируется другими концептами системы. Такая интерпретация объектов в данной системе является построением в ней информации об определенном мире, некоторой картины мира [там же: 206].

Осмысленность языковых выражений рассматривается как вопрос о возможности построения структуры концептов в определенной концептуальной системе, о возможности построения определенной «картины мира». Языковое выражение считается осмысленным в данной концептуальной системе, если соответствующая этому выражению концептуальная структура интерпретируется множеством ее концептов. Результатом становится понимание языкового выражения носителем языка. Так как сущность интерпретации заключается в приписывании определенного смысла объекту, возможны различные интерпретации одного и того же языкового выражения в различных концептуальных системах, т.е. возможно несколько его пониманий.

Современные лингвокогнитивные исследования показывают возможности естественного языка как средства доступа к сознанию человека, его концептосфере, к содержанию и структуре концептов как единиц мышления. Лингвистические методы, используемые для описания лексической и грамматической семантики языковых единиц, становятся методами лингвокогнитивного исследования. Когнитивная лингвистика исследует семантику единиц, репрезентирующих (объективирующих, вербализующих, овнешняющих) в языке тот или иной концепт [Антология концептов 2007: 7]. Исследование семантики языковых единиц, объективирующих концепты, позволяет получить доступ к содержанию концептов как мыслительных единиц.

В акте речи вербализуется коммуникативно релевантная часть концепта. Исследование семантики языковых единиц, вербализующих концепт, – путь к описанию вербализованной части концепта. Причины вербализации или отсутствия вербализации концепта – чисто коммуникативные. Наличие или отсутствие вербализации концепта не влияет на реальность его существования в сознании как единицы мышления.

Наличие большого числа номинаций того или иного концепта свидетельствует о высокой номинативной плотности данного участка языковой системы, что отражает актуальность вербализуемого концепта для сознания народа.

Концепт в случае коммуникативной необходимости может быть вербализован различными способами (лексическими, фразеологическими, синтаксическими и др.).

Метод семантико-когнитивного анализа предполагает, что в процессе лингвокогнитивного исследования от содержания значений мы переходим к содержанию концептов в ходе особого этапа описания – когнитивной интерпретации.

Использование полученных когнитивных знаний для объяснения явлений и процессов в семантике языка, углубленного изучения лексической и грамматической семантики осуществляется в рамках когнитивной семасиологии.

Исследование ведется в несколько этапов.

Вначале анализируется лексическое значение и внутренняя форма слова, репрезентирующего концепт.

Затем выявляются синонимические ряды лексемы – репрезентанта концепта.

Третий этап – описание способов категоризации концепта в языковой картине мира.

Четвертый этап – определение способов концептуализации как вторичного переосмысления соответствующей лексемы, исследование концептуальной метафоры и метонимии.

Пятый этап – исследуются сценарии. Сценарий – это событие, разворачивающееся во времени и /или пространстве, предполагающее наличие субъекта, объекта, цели, условий возникновения, времени и места действия [Антология концептов 2007: 15].

По такой методике в «Антологии концептов» исследованы следующие концепты: быт, воля, дружба, душа, сердце, ум, разум, закон, здоровье, красота, любовь, ненависть, обман, свобода, страх, тоска, удивление, форма, язык, грех, деньги, дорога, жизнь и др.

В концептосфере каждого народа есть немало концептов, имеющих яркую национальную специфику. Часто такие концепты трудно или даже невозможно передать на другом языке. Многие из этих концептов «руководят» восприятием действительности, пониманием происходящих явлений и событий, обусловливают национальные особенности коммуникативного поведения народа. Для правильного понимания мыслей и поведения другого народа выявление и описание содержания таких концептов являются исключительно важными [Попова, Стернин 2007: 156].

Американский исследователь Франц Боас отмечал, что языки отличаются не только с точки зрения фонетической стороны, но они отличаются и группами идей, зафиксированных в этих языках.

Ярким отражением характера и мировоззрения народа является язык, в частности его лексический состав. Анализ русской лексики позволяет исследователям сделать вывод об особенностях русского видения мира. Такой анализ подводит под рассуждения о «русской ментальности» (тенденция к крайностям, ощущение непредсказуемости жизни, недостаточность логического и рационального подхода к ней, тенденция к «морализаторству», тенденция к пассивности и даже к фатализму, ощущение неподконтрольности жизни человеческим усилиям и др.) объективную базу, без которой такие рассуждения часто выглядят поверхностными спекуляциями [Булыгина, Шмелев 1997:481].

Разумеется, не все лексические единицы в равной мере несут информацию о русском характере и мировоззрении. Наиболее показательными оказываются следующие лексические сферы:

Слова, соответствующие определенным аспектам универсальных философских концептов: правда, истина, долг, обязанность, свобода, воля, добро, благо и др.;

Понятия, специальным образом выделенные в русской языковой картине мира: судьба, душа, жалость, доля, участь, удел и др.;

Уникальные русские концепты: тоска, удаль и др.;

- «мелкие слова» как выражение национального характера: авось, небось, видно, ну и др.

Особую роль для характеристики «русской ментальности» играют так называемые «мелкие слова (по выражению Л.В.Щербы), т.е. модальные слова, частицы, междометия. Сюда относится знаменитое русское слово авось. Авось всегда проспективно, устремлено в будущее и выражает надежду на благоприятный для говорящего исход дела. Чаще всего авось используется как оправдание беспечности, когда речь идет о надежде не столько на то, что случится некоторое благоприятное событие, сколько на то, что удастся избежать какого-то крайне нежелательного последствия: Авось да как-нибудь до добра не доведут; Авось да небось, а там хоть брось; Авось да небось – плохая подмога; Держись за авось, пока не сорвалось.

Установка на авось обычно призвана обосновать пассивность субъекта установки, его нежелание предпринять какие-либо решительные действия (например, меры предосторожности). Важная идея, также отраженная в авось, – это представление о непредсказуемости будущего:«всего все равно не предусмотришь, поэтому бесполезно пытаться застраховаться от возможных неприятностей

«Мелкие слова» обычно оказываются трудно переводимыми на другие языки. Это не означает, что никакой носитель иного языка никогда не может руководствоваться выраженными в этих словах внутренними установками. Но отсутствие простого и идиоматичного средства выражения установки бывает связано с тем, что она не входит в число культурно значимых стереотипов. Так, носитель английского языка может «действовать на авось », но важно то, что язык в целом «не счел нужным» иметь для обозначения этой установки специального модального слова [Булыгина, Шмелев 1997:494].

Это деятельность, направленная на усвоение новой информации учащимся при максимальной его активности в соответствии с поставленными целями и задачами. В процессе обучения происходит управляемое изменение поведения человека. С точки зрения когнитивной психологии обучение - это управление процессом приобретения новых знаний, формирование способностей и в целом когнитивных структур, организация познавательной активности ученика. Следует различать понятия обучение, «научение» и «учение».Научение - это внутренний процесс изменения познавательных и личностных структур человека. Учение - это своего рода промежуточный результат научения, означающий осознанное использование полученных знаний в конкретных поведенческих ситуациях. Обучение - это результативный уровень научения, характеризующийся приобретением нового опыта. Как сказано выше, обучение имеет системно-структурную организацию. В этой системе можно выделить следующие структурные компоненты.

1. Мотивационный, или побудительный, компонент. Он включает познавательные потребности и сформированные на их основе мотивы обучения. Обучение это всегда процесс активного взаимодействия ученика и учителя. В результате их активного общения собственно и осуществляется учебная деятельность. Очень часто в качестве мотива учебной деятельности выступает интерес. В ходе обучения этот мотив претерпевает изменения. На первых этапах обучения интерес чаще всего ориентирован на внешние характеристики учения: на визуальные и организационные признаки. Затем интерес переносится на результат деятельности, т.е. собственно «что у меня получается? ». И на последнем этапе переносится на процесс обучения -становится интересно собственно учиться, получать новые знания. Наличие интереса к учебе вызывает положительные эмоции и стимулирует активность ученика.

2. Программно-ориентировочный компонент. Основным элементом этого компонента является осознание цели обучения, как предвосхищение конечного результата и формирование ориентировочной основы деятельности. В процессе обучения у ученика должны сформироваться элементы индивидуального опыта в форме знаний и навыков. В ходе обучения отдельные знания формируются в систему абстрактных понятий, представляющую субъективную модель реальной действительности. Формирование такой модели и является для ученика целью обучения, достижение которой начинается с получения и усвоения информации, составляющей впоследствии информационно-ориентировочную основу деятельности. На этой основе вырабатывается программа действий обучения.

3. Действенно-операционный компонент. В основе этого компонента лежат действия и операции, с помощью которых реализуется деятельность обучения. В структуре учебной деятельности выделяются действия уяснения содержания учебного материала и действия отработки учебного материала; Это так называемые исполнительные учебные действия. Кроме исполнительных учебная деятельность включает и контрольные, позволяющие проводить оценку и корректировку исполнительных действий. Указанные учебные действия осуществляются с помощью активизации высших психических функций и способностей, которые в практике обучения нередко тоже называют действиями: мыслительными, перцептивными, мнемическими и т.д. Конкретным способом осуществления учебных действий являются операции (например, операция вычисления, освоение конкретного типа решения задачи, операция анализа литературного произведения и т.п.).

Учение дается легче тому, у кого лучше память, быстрее работает мышление, он скорее может сообразить, обнаружить нестандартный путь решения и т.д. Следовательно, первое, чему мы должны учить нашего будущего «отличника» - это умению хорошо и быстро запоминать, размышлять, уметь понять абстрактную мысль, «увидеть» неочевидное. Проще говоря, обучение необходимо начинать с развития общих психических способностей. Развивать способности можно соответствующей тренировкой в соответствующих упражнениях.

Упражнение - основная форма осуществления учебной деятельности. Для того чтобы освоить какую-либо деятельность, человеку необходимо ее многократно повторить. Упражнение - это активный процесс систематического и целенаправленного выполнения какого-либо действия с целью его усвоения и усовершенствования. Количество и качество упражнений зависят от целей обучения и трудности задачи. Активно проблемой упражнения занимались бихевиористы. Ими был исследован «закон упражнения». Сущность его в том, что при равных условиях осуществления деятельности повторение конкретного действия облегчает усвоение нового поведения, приводит к повышению скорости его выполнения и уменьшению ошибок. Впоследствии было выяснено, что данный закон имеет ограничения. Не при всяких условиях многократное повторение способствует эффективному упрочению навыка или приобретению новых знаний. Например, при формировании ряда интеллектуальных знаний и креативных способностей классическое упражнение неэффективно. Однако при формировании большей части моторных навыков повторение - весьма важный фактор.

Упражнение будет успешным, если соблюдаются следующие условия.

1. Осознание учеником цели упражнения и показателей правильности его выполнения.

2. Четкое осознание правил выполнения упражнения.

3. Понимание учеником последовательности и техники выполнения упражнения.

4. Многократное выполнение упражняемых действий.

5. Наличие обратной связи во время выполнения упражнений. Ученик должен постоянно знать, на каком уровне совершенствования он находится, и определять это по доступным и понятным уму критериям.

6. Постоянный контроль и анализ причин ошибок, допускаемых учеником.

7. Формирование у ученика навыков самоконтроля, результатов своих действий.

8. Постепенное усложнение упражнений в направлении повышения трудности заданий. В целом упражнения позволяют

активно формировать многие навыки, особенно перцептивно-моторные и интеллектуальные.

Указанные выше компоненты связаны в единую систему обучения. Системообразующей переменной обучения выступают социальные взаимоотношения между учителем и учеником и их формы сотрудничества. Иначе говоря, обучение – это всегда совместная деятельность. На различных этапах обучения происходит перестройка как психологической системы обучения, так и совместной учебной деятельности. В ходе последней происходит переход от прагматического к познавательному восприятию мира и формирование индивидуально-субъективной системы освоения новых знаний. В итоге ученик приобретает навыки самостоятельного обучения.

В процессе учебной деятельности ученик усваивает элементы индивидуального опыта, которые обеспечивают его умственное и личностное развитие. Такое обучение называют развивающим. Для реализации развивающего обучения важно, чтобы ребенок осознавал цель и предмет своей деятельности. Признак сознательности учения является определяющим. Реализация сознательной учебной деятельности осуществляется с помощью действий, направленных на решение специальных учебных задач. Основная функция учебной задачи - овладение ребенком обобщенными способами действия. Через систему учебных задач происходит формирование теоретического обобщенного мышления. Решение задачи осуществляется рядом специальных учебных действий. Учебная деятельность имеет следующую структуру учебных действий:

Преобразование исходной ситуации для выделения в ней обобщенной сущности (например, осознание условий математической задачи и выделение в ней определяющих информационных блоков);

Преобразование выделенного отношения в абстрактную модель (формулирование базовых логических отношений задачи в уравнение);

Соотнесение выделенной модели с общим принципом решения (определение универсальных законов и формул, использование которых необходимо для решения уравнения);

Выделение и построение серии задач данного типа (определение, к какому типу относится данная задача);

Контроль за выполнением предыдущих действий (проверка правильности решения);

Оценка усвоения общего способа решения (решение тестовой задачи или самостоятельное конструирование задачи данного типа).

Учебная деятельность, построенная по данной схеме, обеспечивает изменения не только в интеллектуальной сфере ученика, но и в личностном его поведении. Это обусловлено совместным характером деятельности ученика с учителем и другими учащимися. Обучение, таким образом, приобретает развивающий характер.

В педагогической психологии анализ проблемы «развитие -обучение» был проведен Л.С. Выготским. Им разработана концепция о зонах ближайшего развития. Основной постулат концепции состоит в том, что ребенок является самостоятельным субъектом деятельности, активно взаимодействующим с внешней средой. Задача обучения - создать такие условия среды, которые обеспечивают максимально прогрессивное взаимодействие. Л.С. Выготский выделяет два уровня развития:

1. Зона актуального развития, т.е. уровень психического развития, позволяющий ребенку осуществлять полностью самостоятельные действия.

2. Зона ближайшего развития, т.е. уровень активности психических свойств, позволяющий осуществить действия с помощью взрослых. Эта помощь собственно и есть обучение.

Именно активное поведение в «зоне ближайшего развития» позволяет ребенку переходить на новый уровень самостоятельного поведения. По мере обучения «зона ближайшего развития» становится «зоной актуального развития», а новый уровень психической активности, включенный в более сложную систему взаимодействия с взрослым, формирует новую «зону ближайшего развития». Так циклично обучение «ведет» за собой развитие.

Современные взгляды на проблему развивающего обучения базируются на концепции Л.С. Выготского. Разные авторы рассматривают различные аспекты развития. В технологии «школы творчества» акцент делается на развитие особых творческих способностей. Одной из классических теорий развивающего обучени является специфически организованная система обучения, при которой с помощью сравнения, разграничения и индукции ребенок находит правильное знание. Важным моментом в данном процессе является включение эмоционального уровня ребенка. Интерес к учебной деятельности (вызванный ее специфической организацией) активизирует познавательную потребность, которая становится доминирующей у ребенка. Познавательная потребность относится к категории ненасыщаемых. Ее удовлетворение вызывает положительные эмоции, которые активизируют интерес. Он в свою очередь стимулирует дальнейшее осуществление учебной деятельности. Так происходит целенаправленное развитие. И.С. Якиманская предложила концепцию « личностно-ориентированного развивающего обучения». В ней основное внимание сосредоточено на формировании у ребенка субъектного опыта жизни. Избирательность отношения к окружающему миру обеспечивает уникальное развитие личности. Задача учителя - помочь ребенку самоопределиться, самореализоваться, максимально выявить себя. В этом суть развивающего воздействия. Все указанные концепции исходят из положения об активном, деятельном характере развивающего обучения. Активное взаимодействие с ребенком приводит к внутренним изменениям не только познавательной сферы, но и личности ребенка.

Особое внимание в современной школе привлекает проблема соотношения обучения - развития - воспитания. Вопрос о внешнем воздействии на процесс развития традиционно относился к области воспитания. С точки зрения современных концептуальных представлений о сущности процесса обучения ставить вопрос о влиянии на развитие воспитания и обучения не совсем корректно. Воспитание и обучение суть единый процесс, направленный на формирование индивидуального опыта субъекта. В традиционных представлениях за обучением закрепляли деятельность, направленную на формирование системы научных знаний, а за воспитанием - деятельность, направленную на формирование личностно-нравственных установок. Современный подход к организации учебной деятельности в рамках гуманистических технологий, моделей личностного роста и свободных классов позволяет более адекватно интерпретировать в концептуальных схемах реальную ситуацию формирования и развития личности. Вместе с тем в житейском плане продолжают «разводить» два эти понятия, что нашло отражение в общих представлениях о «школьном обучении» и «семейном воспитании».

Итак, воспитание - это то же самое обучение, но не научным знаниям, а нравственным категориям, социальным навыкам и нормам общежития, традициям и ритуалам. Результатом такого формирующего воздействия должна явиться социализированная личность. Процесс воспитания подчиняется всем закономерностям обучения. Основополагающим методологическим основанием системы воспитания остается концепция Л.С. Выготского о «зоне ближайшего развития». Воспитание -это прежде всего формирование целостной и самодостаточной личности. Значение индивидуального личностного развития каждого ученика неоспоримо в развитии общества. Современные, наиболее цивилизованные взгляды на данный вопрос реализуются прежде всего в концепциях гуманистического направления. На их базе в США, Германии, Великобритании, Японии получили широкое распространение «школы личностного роста», суть которых состоит в усилении внимания именно к процессу личностного формирования, на это направлены усилия учителей, программы и используемые методы. Учитывая уникальность личности ребенка, особо стоит вопрос об индивидуальном подходе (индивидуальном принципе) в обучении и воспитании.

Индивидуальный подход можно рассматривать как принцип обучения, который ориентируется на индивидуальные особенности ребенка и требует создания психолого-педагогических условий для развития его уникальной личности. Проблема индивидуализации - одна из самых старых в психологии обучения. С точки зрения уникальности личности система обучения должна быть адаптирована к каждому ребенку. Учитель взаимодействует лишь с одним учеником. С точки зрения массовости образования система обучения должна быть предельно универсальна. Учитель одновременно обучает группу детей. Эти две противоречащие друг другу задачи в реальной практике обучения вступают в компромиссные отношения. Например, учитель группирует своих учеников по способностям на «сильных», «средних»-и «слабых». Он варьирует задания, требования и темп учебной деятельности в зависимости от группы, на которую они направлены. Таким образом, сохраняя требования программы, учитель отчасти приспосабливает ее к возможностям конкретных детей.

Первой попыткой поставить эту идею на научную основу был «Дальтон-план», разработанный в 1919 г. американским педагогом Е. Паркхарстом. Это была сугубо педагогическая технология, при которой учащиеся работали по индивидуальной программе, самостоятельно, каждый в своем темпе. Современный вариант «Дальтон-плана», но усовершенствованный в гуманистическом направлении, реализован в «теории свободного класса». Отечественная научно обоснованная технология индивидуального подхода представлена в концепции И.С. Якиманской. Для каждого ученика составляется индивидуальная образовательная программа. Она должна достаточно тонко учитывать как уровень способностей, так и личность ребенка. Аналогичные разработки представлены в «технологии индивидуализированного обучения» Инге Унт и «адаптивной системе обучения» А.С. Границкой.

Одна из важнейших целей индивидуального подхода к ребенку – построение адекватной «Я-концепции». «Я-концепция» - относительно устойчивая система представлений о самом себе, на основе которой ребенок строит свои взаимоотношения с окружающими. Самовосприятие ребенка является определяющим фактором развития его личности и успешности учебной деятельности. Ребенок, который воспринимает себя как успешного, способного, контролирующего ситуацию, формируется в уверенную в себе, целеустремленную, уравновешенную личность. В противоположном случае мы видим подавленного, закомплексованного, пассивного, часто озлобленного человека. Сформировать, а затем и поддержать у ученика веру в свои силы, умение противостоять неудачам, оптимистичную оценку своих возможностей - одна из задач учителя и требование учебной деятельности. Очень важно сформировать у ребенка здоровое самоощущение своего места в мире. Для решения этой задачи необходимо при реализации индивидуального подхода исходить из следующих правил:

К ученику нужно относиться с уважением, постоянно подчеркивая его самоценность;

Совокупность перечисленных правил, примененных к конкретному ученику, обеспечит создание у него ощущения личностной значимости и собственного позитивного социального статуса. Важным моментом является формирование творческого конформизма, т.е. принятия учеником различных точек зрения на один и тот же вопрос как имеющих право на существование.

Стратегия воздействия взрослого на ребенка включает три стадии. На первой стадии ребенок ориентируется на «ближайшего» взрослого, воспринимая его как образец для подражания. На второй - ребенок воспринимает любого взрослого как равноправного партнера. На третьей – ребенок критически оценивает мир взрослых, сам выбирая себе пример для подражания. Воспитательные воздействия необходимо строить, учитывая стадии поведения ребенка. Нельзя строить свои взаимоотношения с учеником на основе непререкаемого собственного авторитета и его беспрекословном послушании. Необходимо обеспечить ему относительную свободу как в учебной деятельности, так и в его взглядах на мир.

23. Результаты и эффекты психотерапевтического воздействия. Поведенческий и воспитательный аспекты. Я – объективный перенос.

Проблема изучения эффективности психотерапии возникла ещё на заре развития терапевтической практики. Эту проблему ставили и ставят перед собой большинство работающих психологов и психотерапевтов. В первую очередь к категории таких терапевтов относятся те, кто заинтересован в получении достаточно формализованных критериев окончания психотерапии. Разработке подобных критериев посвящен целый ряд работ отечественных и зарубежных психотерапевтов (В.А.Абабков, А.А.Александров, А.Ф.Бондаренко, М.Е.Бурно, Ф.Е.Василюк, Е.С.Калмыкова; Ж.Лакан; Х.Томэ, Х.Кэхеле; И.Ялом), а в частности работа З.Фрейда “Анализ конечный и бесконечный”. Итогом статьи З.Фрейда стала мысль о том, что анализ можно считать завершённым, когда пациент перестаёт страдать от своих симптомов, а у психоаналитика формируется достаточно твердая уверенность, что повторения психопатологических процессов у пациента не произойдет.

Другую группу исследователей эффективности психотерапии составляют те терапевты, которые заинтересованы в определении степени эффективности собственных воздействий. Разработка таких «субъективных» критериев необходима для формирования профессиональной рефлексии на результативность своего труда, а также для формирования устойчивой профессиональной идентичности. Не стоит говорить, что критерии окончания психотерапии и критерии терапевтической эффективности взаимосвязаны и, по-видимому, их разработка принадлежит к одной единой проблеме изучения результата психотерапии.

Особую группу составляют психологи, стремящиеся опровергнуть полезность какой бы то ни было психотерапии или опровергающие результаты одной из её форм. Одним из таких психологов был Г.Айзенк. Он достаточно долго полемизировал с психоаналитически ориентированными терапевтами по поводу эффективности психоанализа, как метода психологической помощи. Г.Айзенк объективными и статистическими методами пробовал валидизировать и верифицировать эффекты психоаналитической терапии. Он полагал, что так как психоанализ направлен на устранение болезненных симптомов, то либо эти симптомы должны полностью исчезать, либо соматические больные, проходящие курс психотерапии, должны выздоравливать быстрее. Проводя статистические исследования на больших выборках из экспериментальной и контрольной групп, Г.Айзенк не обнаружил достоверных различий в выздоровлении пациентов, получающих психотерапию, и пациентов, не имеющих психологической помощи (данные по Александрову, 1997; Айви, Айви и др., 1999). Авторитет Г.Айзенка в то время был настолько высок, а логика его рассуждений столь убедительна, что практикующим терапевтам было сложно противопоставить весомые, убедительные и, самое главное, статистически объективные доказательства результативности своей работы. Поэтому длительное время психотерапевты просто игнорировали выводы Г.Айзенка. Исключение составили несколько ученых-исследователей, к числу которых относились Смит и Гласс. Их исследования эффективности психотерапии в своей методологической основе базировались на тех же принципах, что и работы самого Г.Айзенка.

Так в1977 г. Смит и Гласс провели мета-анализ результатов психологической помощи, обобщив данные 375 работ, посвящённых эффективности психотерапии и психологического консультирования.

Выводами Смита и Гласса стали:

признание наличия улучшений у пациентов, проходящих терапию;

установление оптимальной длительности терапевтического курса (наименее результативными были признаны курсы средней длины – от 10 до 20 часов);

принятие в качестве наиболее результативного метода консультирования когнитивно-бихевиорального подхода (Айви, Айви, 1999).

Г.Айзенк оспаривал и критиковал результаты, полученные Смитом и Глассом. В свою очередь, последние обвиняли Г.Айзенка в предвзятости и тенденциозности отбора материалов, подтверждающих собственные выводы. Полемика между ними проводилась достаточно долго и не была особенно плодотворной (Айви, Айви, 1999).

Столь затяжные научные дискуссии связаны были скорее не с особенностями предпочтений у исследователей среди тех или иных терапевтических методов, а, возможно, с самим пониманием результата психотерапии, который они рассматривали как количественную меру, могущую быть измеренной объективно в определённых единицах. От такого понимания терапевтического эффекта после многочисленных взаимоопровергающих друг друга исследований (Рачман, Уилсон; Камменгс, Фолетте и др.) пришлось отказаться (данные по Айви, Айви, 1999).

Первое конструктивное решение, радикально продвинувшее в понимании результата консультирования и переведшее разработку критериев эффективности на качественно новый уровень, было связано с выдвижением принципа конгруэнтности проблемы-терапии-результата (данные по Калмыковой, 1992). Согласно этому принципу исследование эффективности психотерапии должно осуществляться в терминах той психотерапевтической практики, которая составляет объект этого исследования. То есть, другими словами, теория, методология, понятийный аппарат описания проблемы, терапевтического процесса, результата и интерпретации этого результата должны совпадать.

В рамках принципа конгруэнтности проблемы-терапии-результата были сформулированы и более частные методологические следствия, например, такие:

Изменения, которые претерпевает пациент в процессе терапевтической работы, многомерны и нелинейны.

Изменения поведения и внутренних состояний клиента равноважны.

Для оценки результатов психотерапии нежелательно применять традиционные линейные психодиагностические тесты. Продуктивно использование специфических ситуативных методик.

Вероятно, единые для всех пациентов критерии улучшения психосоматического состояния и поведения попросту отсутствуют (данные по Калмыковой, 1992).

Другое конструктивное продвижение в понимании эффективности психотерапии состояло в том, что помимо учёта языка и методологических основ самой парадигмы консультирования о результате психологической помощи стали говорить, всё больше привлекая субъективные языковые категории (Александров, 1997; Василюк, 1997). Сторонники “субъективизации” критериев эффективности терапии стали настаивать на невозможности использования “объективных оценок” для фиксации изменений, “вся объективность которых – субъективна” (Василюк, 1997, с.16).

Сдвиг рассмотрения терапевтического результата от объективных аспектов изменения к субъективным не устранил, тем не менее, самой проблемы анализа и изучения эффективности консультирования. Однако теперь для фиксации эффекта терапии стало возможным использовать личностно-ориентированные, субъективные методы, основанные, в первую очередь, на анализе речи/дискурса клиента.

Центральные положения концепции “субъективности” терапевтического эффекта можно представить следующим образом:

Эффективность воздействия терапевта определяется по тому, как сам клиент начинает говорить о своих проблемах.

Диагностически важным для понимания результата консультирования являются те отношения, которые клиент начинает выстраивать с терапевтом на заключительных этапах работы.

Важным эффектом психотерапии выступает также и то, насколько полно клиент восстановил и принял свою личную историю (Лакан, 1998).

Понимание важности субъективных, смысловых изменений в результате терапевтического воздействия потребовало разработать специфический методический инструментарий для своей фиксации и изучения. Таким инструментарием стали модифицированные варианты семантического дифференциала (Петренко, 1997), а также более сложные в расчетах, но и более личностно адаптированные методы репертуарных решёток (Франселла, Баннистер, 1987). Названные методы позволили исследовать семантическое строение сознания клиента, реконструировать его смысловую систему конструктов, а также изучать субъективный опыт человека.

На сегодняшний день можно сказать, что этих методов для констатации произошедших с клиентом смысловых изменений оказывается достаточно. Трудности возникают при попытке интерпретации результатов терапии с точки зрения её оптимальности и эффективности. По-видимому, необходимо соотносить результаты, полученные с помощью диагностического инструментария с анализом самоотчётов клиента. Желательно, чтобы в этих самоотчётах был представлен материал, посвящённый не только новому пониманию собственных проблем и трудностей, но и видению клиентом логики терапевтической работы, систематизации произошедших с ним изменений, а также описанию установившихся отношений со значимыми другими клиента.

Привлечение самоотчётов клиента, посвящённых ретроспективному анализу собственных трудностей и установившимся новым отношениям со значимыми другими, отвечает еще одному аспекту понимания эффективности психотерапии. Этот аспект задан учетом полезности консультирования не только для самого клиента, но и для тех систем, в которые он входит в качестве подсистемы. Именно поэтому разработка критериев эффективности психотерапии должна включать в себя также анализ свойств различных систем (семья, профессиональная, этническая или культурная среда), в которые клиент входит как элемент и к которыми он чувствует сопричастность. Данное понимание эффективности предполагает привнесение терапевтом “контекста культуры в индивидуальную жизнь” клиента, обогащение его историческим и культурным опытом человечества (Барабин, 1990), «раскрытие перед клиентом сложности и трудности мира» (Василюк, 1984), обсуждение с ним экзистенциальных проблем существования (Ялом, 2000).

Подведу итог сказанному.

На сегодняшний день нет единого, четко устоявшегося понимания результативности психотерапевтического воздействия. Понимание результата специфично в зависимости от терапевтической парадигмы, в рамках которой проводится консультирование, от программы исследования этого результата и от личности самого исследователя/психотерапевта. С другой стороны, современные процедуры изучения эффективности различных форм консультирования, так или иначе, интегрируют результаты разных подходов к эффективности и содержат в себе как объективные, так и субъективные критерии (Ялом, 2000). Поэтому, несмотря на все различия во взглядах на результаты консультирования, можно говорить об унификации тенденций в понимании этих результатов. На сегодняшний день основную трудность представляет собой уже не само определение термина «эффективность», а её измерение и фиксация. Это касается индивидуальной и групповой форм психотерапии. С котерапией дело обстоит несколько сложнее.

Трудности в изучении эффектов котерапии умножаются на слабую разработанность самой практики и теории котерапевтического консультирования, а также на отсутствие определения меры влияния на клиента каждого из котерапевтов в отдельности. В основном, авторы, затрагивающие область котерапии, ограничиваются перечислением преимуществ и проблемных аспектов котерапии, говорят о плюсах и минусах совместной работы (Кочюнас, 2000; Психотерапевтическая энциклопедия, 1999; Ялом, 2000; Whitaker & Malone, 1981), оставляя проблему эффективности котерапии за бортом теоретического анализа. Поэтому любым практикующим терапевтам, пробующим консультировать в паре, приходится самим разрабатывать эту проблему, эмпирическим путём подбирая оптимальные критерии фиксации результатов своего воздействия.

Я сам подхожу к определению эффективности совместного воздействия на клиента следующим образом. Во-первых, при определении результата котерапии, я опираюсь на трехаспектную систему анализа взаимодействия участников терапии (напомню, что в этой системе выделены когнитивный, аффективный и поведенческий аспекты). При этом я расширяю указанную систему анализа и добавляю к ней ещё два аспекта: воспитательный и научный. Последние задают дополнительные возможности для анализа эффектов психотерапии.

Во-вторых, терапевтический результат я рассматриваю, как целостный эффект, кумулятивным образом составленный из отдельных достижений по всем пяти рассматриваемым мной аспектам. При этом под самой эффективностью котерапии я понимаю как раз тот целостный кумулятивный эффект, который получается при котерапевтическом консультировании конкретного клиента.

Наконец, в третьих, в своём понимании эффективности котерапии я стараюсь примирить объективные и субъективные критерии анализа результата и рассматриваю эти критерии не как дополнительные, а как равнозначные по важности и по статусу.

Первым эффектом котерапевтического консультирования является приращение смысла у клиента.

Когнитивный аспект эффективности котерапевтической работы

К когнитивному эффекту психотерапии я отношу приращение личностного смысла у клиента (термин Н.Ф.Калиной).

Данный эффект является, наверное, одним из самых распространенных в психотерапевтической практике. Более того, любая психотерапия направлена на приобретение клиентом нового понимания/опыта/знания/смысла. Подобные приобретения являются целью всякого психотерапевтического процесса и нет ни одной терапевтической парадигмы, в которой не присутствовал бы эффект обогащения клиента новыми смыслами.

Другое дело, что содержание эффекта приращения личностного смысла различается от школы к школе и от подхода к подходу. В психоанализе оно достигается за счет осмысления глубинных, вытесненных бессознательных желаний; в гештальт-психотерапии – за счет осознавания тела/процесса/контакта/отношений и нахождения в настоящем моменте; в когнитивной психотерапии – за счет обучения, убеждения и раскрытия смысла внутренних когниций; в психологическом консультировании – за счёт информирования и переструктурирования личного опыта и т.п. Здесь не суть важны механизмы, за счёт которых происходит приращение смысла, а значимо то, что любое общение с психотерапевтом учит клиента по-новому осмыслять жизнь и усваивать последующий опыт.

Достаточно сказать, что само общение с психотерапевтом-психологом ставит человека в позицию анализирующего субъекта. Человек привыкает анализировать свою речь/жизнь, раскрывая всё новые смыслы и личностные значения.

Это можно выразить и так: в терапевтическом общении у человека формируется навык особенного, «аналитического» структурирования своей речи, что, в свою очередь, формирует у него способность «аналитически» мыслить и «терапевтически» перерабатывать получаемый от жизни опыт.

Читатель, у которого есть собственная терапевтическая практика, хорошо понимает, о чём я здесь говорю.

Я же приведу более наглядный пример.

Любому психологу я предлагаю провести простой эксперимент. Обратите внимание, как меняется речь случайного попутчика/собеседника, с которым вы едите в поезде/автобусе, либо просто общаетесь, когда он узнаёт кто вы по профессии. Речь человека мгновенно становится другой. Человек начинает более ответственно (либо безответственно) говорить. Связано это с тем, что в быту пока ещё сильны представления о психологах, как о сканерах/рентгенах/провидцах, видящих намного больше и дальше, чем человек хотел бы сказать/показать. Данные представления порождают у человека внутреннюю тревогу/страх, вызываемую самим фактом «передо мной сейчас психолог». Эти же страхи и побуждают человека относиться к своей речи более осознанно. Другой вариант, когда в попытке подавить возникшую тревогу, человек начинает снижать значимость своих высказываний, переводить всё в шутку. Но факт остаётся фактом. Некоторое время собеседник психолога действительно говорит иначе, более (либо менее) обдуманно.

Однако продолжу.

Самый мощный терапевтический инструмент, который влияет на приращение личностного смысла – интерпретация. Она всегда связана с обнаружением новых значений, выступает микро/макро открытием в жизни того человека, которому эта интерпретация даётся. В этом то её и смысл – установить связь между хорошо известным, знаемым и скрытым/неосознаваемым. Интерпретация, как никакой другой инструмент влияет на прирост новых смыслов и значений. Поэтому-то столько правил связано с её подготовкой и сообщением.

Сюда относится и требование говорить с клиентом на одном с ним языке, и рекомендации, связанные с подготовкой интерпретации, и факторы своевременности сообщения интерпретации.

Как увидеть/почувствовать/зафиксировать, что феномен приращения смысла произошёл?

Ответ один: нужно четко отследить новое понимание клиентом его проблемы.

Желательно, когда это понимание совпадает с пониманием проблемы терапевтом (либо, в другом варианте, терапевту должны быть ясны те выводы, которые сделал клиент по итогам психотерапевтической работы). Сказанное и понятно. Если понимание итогов терапевтом и клиентом сильно расходится или, более того, противоречит друг другу, то о законченности терапевтической работы не может быть и речи.

Во много это связано с тем, что терапевт на том этапе консультирования, когда он уже понимает клиента и суть его проблемы, начинает интенционально вести клиента к подготавливаемым интерпретациям. И если в этом варианте, выводы клиента мало понятны самому терапевту, кажутся ему вычурными или оторванными от действительности, то требуется дальнейшая работа, направленная на прояснение личностных смыслов.

Сказанное относится и к той ситуации, когда клиент говорит, что всё понял, начинает благодарить терапевта, но отказывается сообщить, что именно он понял и как он это связывает с терапевтической работой.

С другой стороны, верно и обратное: интерпретации психотерапевта, при всей их “ценности и продвинутости”, должны быть доступны и понятны клиенту. Если же клиент не понимает интерпретацию, «закрывается» на неё, перестает после неё говорить, то значит терапевт что-то сделал не так. Возможно, слова подобрал не те, может быть, клиента прочувствовал «не до конца» (либо, вообще, не дал ему договорить/высказаться), либо не подготовил интерпретацию, сказал её в неподходящее время, не тем голосом и не с той интонацией.

Я в данном случае стараюсь придерживаться простого правила: интерпретация должна быть подготовлена психотерапевтом, а высказана самим клиентом. Терапевт только ведет клиента к интерпретации/новому пониманию, задавая наводящие вопросы. В этом случае работа с сопротивлением клиента во многом решается им самим.

В заключение скажу, что в случае, когда речь идет о котерапевтическом консультировании, за приращение смыслов у клиента отвечают оба психотерапевта. Если их работа разделена на феноменологическую и аналитическую стратегии, то за данный феномен ответственен, в первую очередь, аналитический терапевт.

Теперь скажу ещё несколько слов о методах измерения данного эффекта.

Для фиксации такой составляющей результата консультирования, как приращение смыслов можно пользоваться различными методиками исследования субъективной семантики. Подходят на эту роль различные модификации семантического дифференциала или методы репертуарных решёток (особенности использования репертуарных методик для выявления изменений в процессе групповой психотерапии описаны в приложении к книге Франселла, Баннистер, 1987).

Также подходят для выявления приращённых смыслов и стандартизированные самоотчёты с выделенными критериями для их анализа (сравните с Ялом, 2000, с.547–554). В этом смысле ведение клиентами дневников выступает надежным фиксатором терапевтической эффективности.

Если же вы воспринимаете использование дополнительного инструментария, как обузу и ненужную работу, рекомендую заканчивать терапевтический сеанс обязательным вопросом к клиенту: «Какие выводы вы сделали сегодня?». Лично я всегда задаю этот или подобный ему вопрос с целью итогового согласования собственного понимания с пониманием клиента.

Символическое конституирование как аффективный аспект эффективности

Другой важной составляющей эффективности психотерапии выступает символическое конституирование клиента.

Под символическим конституированием клиента в психотерапии я понимаю процесс, когда отсутствие/невозможность удовлетворения бессознательных желаний в регистре реального компенсируется реализацией этих желаний в регистре символического, т.е. в терапевтическом дискурсе. Достигается конституирование в регистре символического посредством воплощения бессознательных желаний клиента в речи, когда он занимает позицию удовлетворения этих желаний перед лицом Значимого Другого. Другими словами для символического конституирования необходимо, во-первых, присутствие референтного слушателя (на психотерапии это терапевт), во-вторых, понимание говорящим своих бессознательных желаний и, в-третьих, чтобы человек занимал в речи позицию удовлетворения желаний.

Но обо всем по порядку.

Начну с анализа самого определения.

В нём важны сразу несколько моментов.

Первое. Символическое конституирование (в дальнейшем, СК) связано с регистром Символического (классификация регистров психики заимствована мной у Ж.Лакана). От данного регистра, кстати, произошло и само название – символическое конституирование. Так вот, СК происходит тогда, когда Желаемое в реальности трудно достижимо, либо может привести к радикальной смене всего образа жизни клиента. В этой ситуации можно ещё сказать, что реальное воплощение бессознательных желаний не показано/не целесообразно.

Насколько часто в практике терапии возникает подобная ситуация и для чего это, собственно говоря, нужно?

Если вспомнить об амбивалентной природе человеческой психики и комплиментарном характере Бессознательного, то СК необходимо в любом психотерапевтическом процессе, когда терапевт работает с психикой как целостностью.

Так уж мы устроены, что одновременно и любим и ненавидим, и моногамны и полигамны, и хотим осуществить какой-либо выбор и препятствуем ему, и стремимся к свободе и боимся её. В то же время, наша фактическая жизнь однозначна, она не любит компромиссов, не допускает двойственности или, тем более, множественности. Действительность человеческого выбора беднее возможностей нашей сущностно многомерной психики (поэтому наиболее перспективные компьютерные разработки направлены на создание множественной реальности).

Более полно отразить природу психического позволяет регистр Символического. В нем мы можем исследовать любые выборы и возможности, допускать любые, самые противоречащие друг другу результаты и они будут уживаться в наших мысленных пространствах и не взаимоисключать, а взаимодополнять и обогащать друг друга.

Воплотить эти возможности на терапевтическом сеансе можно в совместном дискурсе, что и приводит к СК клиента.

Второе. В определении сказано, что удовлетворение бессознательных желаний в регистре реального компенсируется реализацией этих желаний в регистре Символического.

Проговаривание, артикуляция бессознательных желаний, их воплощение в терапевтическом дискурсе – это уже реализация энергии этих желаний. Многократное проговаривание Желаемого снижает его побудительный потенциал. Если речь идет о вытесненных желаниях, то снижение их значимости через символическое удовлетворение, обладает значительным терапевтическим эффектом.

С другой стороны, как я говорил чуть выше, регистр Символического компенсирует недостаток множественности регистра Реального и более адаптирован к природе психического. Поэтому, в речи удается реализовать многомерную природу психики, что обеспечивает восстановление её целостности. Это еще один компенсаторный эффект: удовлетворение вытесненных желаний в Символическом регистре.

В этой связи можно сказать еще, что внутреннюю множественность и противоречивость необходимо решать внутренними же средствами, а не разнообразить внешние.

Третье. То, что клиент может отреагировать бессознательные, запретные желания, конституируясь в регистре Символического, является одним из наиболее важных результатов психотерапии.

Это значит, что при оценке эффективности терапевтической работы необходимо пользоваться не только выработанными ранее «объективными» и «субъективными» критериями, но также учитывать, насколько полно произошло конституирование клиента в Символическом регистре.

Причем, понимание возможностей СК позволяет мне говорить, что воплощение в действительности каких-либо терапевтических решений вовсе не обязательно. Более того, обсуждение проблем в ходе консультирования и психотерапии может вообще не приводить к каким-либо реальным изменением в жизни клиента. Необходимость таких изменений постулировалась в «прежнем» понимании эффективности, введенном ещё Г.Айзенком.

На сегодняшний день можно говорить о том, на сколько полно в ходе терапии была дана клиенту возможность отреагировать свою внутреннюю, глубоко вытесненную суть, была ли объективирована внутренняя реальность человека, в пространстве которой произошло СК и т.д.

Воплощение в действительности вовсе не обязательно. Терапия в принципе не должна приводить к каким-то изменениям реальности (это скорее принцип айзенковского подхода к пониманию эффективности). Возможно даже, что терапевтическая практика существует для того, чтобы реальность оставалась незыблема.

И тут я хочу привести примеры, которые меня натолкнули на саму возможность СК.

Несколько лет назад я обратил внимание на один интересный результат психотерапии. Итогом некоторых терапевтических сессий становилось не воплощение решений, принятых в ходе психотерапии, а парадоксальное укрепление собственных жизненных позиций человека.

В то время у меня складывалось ощущение какой-то ловушки. Чем больше клиент говорил о необходимости меняться, чем больше он прорабатывал путей возможного изменения, тем менее становилось вероятно, что он вообще что-нибудь поменяет.

Особенно ярко мне запомнился такой случай.

На одной из групп, которая работала в течение четырех лет и собиралась раз в неделю, неоднократно выдвигалась одна и та же проблема. Ставила эту проблему постоянная участница данной группы, молодая замужняя женщина возрастом около тридцати лет.

Проблема касалась её возможного развода с мужем и стойкого желания этот развод получить.

Началось всё с того, что на очередном собрании Маша (так звали эту девушку) вызвалась быть клиенткой. Она рассказала группе о том, что устала жить со своим мужем, что люди они разные и у них не пересекаются интересы, разные цели в жизни, противоположные взгляды на семью и собственные роли в ней. Упомянула она и то, что долго думала о своей ситуации, проанализировала все возможные варианты и единственное, кажущееся ей вероятным решение – развод. После этого слова она долго молчала, погрузившись в своё внутреннее состояние. Само слово «развод» далось ей с трудом, видно было, как она переживает и как болезненно для неё данное признание на группе.

Тем не менее, раз введенные слова «развод» и «разрыв» замелькали достаточно часто на том сеансе. Постепенно Маша начала обращаться с ними как с обыденностью, как с делом рядовым и естественным. На это обратили внимание. Спокойным принятием группа санкционировала нормативность подобного поступка, сняла запрет с него, чем придала большую уверенность и свободу клиентке. Обретя данную возможность, почувствовав её потенциальные последствия, Маша заметно успокоилась. Оказалось, что на полгода.

Через полгода она снова заговорила о своем разрыве, но в несколько другом ракурсе. Как она выразилась, развод был для неё делом решенным, она лишь хотела проанализировать свою роль в нём, понять свои ошибки и не повторять их вновь. Кроме того, она задала и новые темы: какой ей нужен человек, какая она, как женщина и какие ей нужны отношения?

Данные темы вызвали определённый резонанс в группе, особенно в её мужской части. Мужчины, почувствовав бессознательный запрос клиентки, активно включились в обсуждение. На группе начались мужские презентации. Для мужчин она уже перестала быть замужем, стала свободной, причем все это произошло только что, прямо здесь на сеансе, что подогрело мужской интерес и даже породило среди мужчин определённую конкуренцию. Данный факт был проинтерпретирован, что спровоцировало ещё более кокетливое поведение клиентки. Стало понятно, что неосознанно она стремилась добиться в группе нового статуса, чтобы её стали воспринимать как свободную девушку. Она хотела приобрести новое положение и добилась его.

Периодически, с интервалами в четыре-шесть месяцев, Маша еще несколько раз анонсировала свой развод и свои критерии выбора мужчины, напоминая группе о своей свободе и желании.

Позиция символически разведенной, которую Маша заработала в терапевтической группе, избавила её от необходимости реального развода и позволила пережить семейные коллизии. Она отреагировала в терапевтическом дискурсе желание быть разведенной, конституируясь в образе свободной женщины. Через какое-то время, когда ситуация в её семье стала более комфортной и актуальность развода уменьшилась, она перестала ходить на группу. Ситуация в её семье нормализовалась. Она замужем и по сей день.

Второй пример.

Его я заимствую из мира художественного кино.

Существует значительно число эпизодов в фильмах, когда один из героев угрожает другому. Как правило, в голову или в другое смертельно уязвимое место направлен пистолет/автомат/ружьё/нож, а его обладатель медлит и даже начинает вести монолог. Практика просмотра подавляющего числа таких эпизодов уже выработала у нас – зрителей – интуицию, что чем дольше будет этот монолог продолжаться, чем дольше обладатель оружия будет говорить о том, как он ненавидит свою жертву, как он в неё выстрелит, куда полетят мозги, призывает вспомнить о жизни, о поступках – тем меньше вероятности, что этот выстрел действительно произойдет. А если он и произойдет, то мимо/в сторону/в себя; либо, еще вариант, случайно/по ошибке/по халатности (как в фильме «Криминальное чтиво»), т.е. против воли самого обладателя оружия. Как правило, что-то мешает, кто-то спасает, находящийся под дулом начинает действовать активно или человек с оружием передумал стрелять/раздобрился/смягчился/выговорился и этого ему хватило.

В таких эпизодах верно передано, что вербальное выражение агрессии устраняет либо препятствует/мешает фактической реальности агрессивного выпада. Хочешь действовать – действуй, не говори.

Третий пример.

Уже из области быта.

Всем нам широко известно, что чем больше человек рассказывает о своих планах, подробно расписывает этапность их воплощения, начинает продумывать распределение результатов своего труда и особенно, если он погружается в область переживания того, чего он достигнет, то внутренних сил на реальное воплощение становится всё меньше и меньше. В быту даже существует суеверие, запрещающее рассказывать о том, что еще не произошло. «Чтобы не сглазили», - предостерегает народная молва. Эту же природу имеет и народная поговорка о запрете делить шкуру неубитого медведя. Люди давно почувствовали подвох в многократном рассказе о каких-либо перспективных делах и, особенно, о результатах этих дел.

По этому поводу когда-то давно я даже сформулировал совет, который назвал «как остановить террориста»: если вы хотите какому-либо человеку помешать осуществить его планы, устройте так, чтобы он раз двадцать рассказал о них знакомым, родственникам, друзьям, а в особенности поделился с ними планируемыми результатами и достижениями. Велика вероятность, что после многократного рассказа о своих планах, человек просто не захочет их осуществлять. «Перегорел», - говорят о таком состоянии люди.

Такова природа человеческой психики.

Что видно из этих трех примеров?

Ответ дам развернутый.

По большому счету у нас есть три пути воплощения наших внутренних желаний: в регистре Воображаемого (неудовлетворительный Эрзац, когда конституирование уводит человека от его подлинной сути), в регистре Символического и в регистре Реального.

Все эти регистры с точки зрения пути удовлетворения желания идентичны. Разным является только конечный результат и то удовольствие, которое человек при его достижении испытывает.

Регистр Символического в этом смысле является хорошей альтернативой и гораздо более безопасным аналогом регистра Реального. В речи можно проговорить всё, испробовать всевозможные варианты развития событий и не нести ту ответственность, которая следует за реальными поступками.

Проговаривая некоторое свое внутреннее состояние, свое подлинно Желаемое психика человека конституируется в том образе, который в данный момент создан в речи, она воплощается в нем. Правда, необходим ряд условий для того, чтобы СК произошло. Например, обязательно присутствие референтного слушателя (об этом я говорил чуть ранее).

Так вот, проговаривая Желаемое в речи, мы создаем символический эффект достижения этого Желаемого, когда все уже получено и, кроме того, есть свидетель (референтный слушатель), который это видит/поддерживает. Мы символически удовлетворяем наш внутренний позыв, наше хотение. На некоторое время снижается внутреннее напряжение. Остаётся меньше побуждения для воплощения этого Желаемого в реальности. Символически мы уже удовлетворены.

Многократное же повторение акта СК приводит к выработке у нас типичного способа разрядки напряжения, когда конституирование в регистре Символического закрепляется как основной путь. Повторюсь, что другими путями могут быть конституирование в регистре Воображаемого и конституирование в регистре Реального.

О СК можно говорить только тогда, когда в дискурсе представлены наиболее существенные побуждения и желания человека.

Как и все, что по-настоящему действует, СК отвечает принципу: «в больших количествах губительно, а в малых целебно». Поэтому конституирование в Символическом регистре при правильном обращении имеет значительный терапевтический потенциал.

Рассмотрю этапы СК в ходе психотерапии:

Первый этап начинается с момента, когда клиент приходит на психотерапию и начинает рассказывать о своих проблемах.

Сразу выскажу одно важное замечание. Не случайно говорят о том, что клиент никогда не знает своей настоящей проблемы. И более радикально: «психотерапия заканчивается тогда, когда клиент научился правильно говорить о своих проблемах» (Лакан, 1997).

На самых начальных этапах терапевтического общения клиент действительно не понимает сути своих глубинных проблем. Хотя он достаточно хорошо может описать ситуацию, сложившуюся в его жизни, неплохо характеризует переживания, которые он испытывает, но что-то постоянно упущено. Клиент «льёт воду», выдаёт «пустую речь» (термин Ж.Лакана), которая, сколько бы человек ни говорил, не приносит ему облегчения. Наоборот, очень часто у него рождается ощущение тоски, усталости, однообразия, «одного и того же». И если психотерапевт ему не поможет найти правильные слова, эти ощущения у него практически не пройдут. Может, разве что, забудутся.

Что делает в этот момент психотерапевт? Внимательно слушает, изредка задаёт возвращающие к сути дела вопросы, в общем, находится на путях понимания глубинных смыслов клиента.

Сколько бы и о чем на первом этапе клиент ни говорил, СК у него никогда не произойдет. Не созданы ещё соответствующие условия.

К таким условиям относится: присутствие референтного слушателя (Значимого Другого), понимание глубинных сущностных желаний, занятие клиентом в пространстве психотерапевтического сеанса позиции удовлетворения этих желаний.

Но об этом по порядку.

Начало второго этапа процедуры СК связано с переходом психотерапевта в систему Значимых Других клиента.

Почему так происходит? Почему терапевт, которого клиент еще недавно совсем не знал, вдруг становиться архиважным человеком, с которым клиент спешит советоваться, относительно которого у него развивается ряд сложных и противоречивых чувств и без которого он вообще перестаёт представлять свою жизнь?

Психоанализ давно ответил на этот вопрос, введя понятие переноса.

Если коротко, то формирование переноса можно резюмировать следующим образом: посвящая терапевта в особенности своей жизни, рассказывая о значимых для себя людях, вспоминая наиболее эмоционально значимые события, клиент актуализирует целый конгломерат ярчайших эмоций. Так как в поле его рассказа присутствует только один человек - терапевт, то клиент, волей-неволей, ассоциирует все эти эмоции с ним. Постепенно начинает развиваться перенос, когда к психотерапевту клиент приклеивает все более сильно окрашенные и все более ранние эмоциональные ярлыки.

Таким образом, терапевт становится Значимой фигурой для клиента, так называемым, референтным слушателем и весь их диалог приобретает для клиента особую важность. Можно сказать, что этот диалог обретает «действительный вес».

В процессе развития описываемых феноменов психотерапевт продолжает помогать клиенту в определении его сущностных бессознательных желаний, в пространстве говорения о которых возможно СК. Причем, очень важно чтобы клиент постепенно сам начинал понимать свои бессознательные желания.

Третий этап процедуры СК начинается тогда, когда терапевт от активного поиска внутренних смыслов клиента приступает к введению в пространство психотерапевтического сеанса неотреагированных бессознательных желаний клиента.

Это наиболее интересный момент. Введение бессознательных желаний клиента в поле терапии происходит посредством того, что психотерапевт присваивает дискурс полной речи клиента, а затем делегирует ему смысл этой речи в своем дискурсе. В структурном психоанализе говорят, что аналитик знакомит клиента с его Другим Я.

Наиболее яркое описание того, что происходит можно получить, ознакомившись с провокативными и парадоксальными техниками работы в психотерапии (Шерман, Фредман, 1997). Среди этих техник есть метод «контролируемого усиления симптома», когда человека просят максимально подробно развить свой симптом, продумать все его последствия, расписать, как данное усиление симптома повлияет на всю жизнь и т.п.

На третьем этапе СК происходит нечто подобное.

Терапевт предлагает клиенту обсудить те бессознательные желания и те аспекты его личности, которые можно отнести к Другому Я клиента. Если клиент испытывает определенные трудности при обговаривании этих желаний, то терапевт сам может начать о них говорить, санкционируя их введение в пространство терапевтического сеанса, делая их нормативными.

Работать можно с любым терапевтическим материалом.

Если, например, речь идет о внутренней, неотреагированной агрессии, то человеку задаются вопросы: какой может быть эта агрессия, по отношению к кому она будет направлена; что будет испытывать человек сразу после агрессивного выпада; как вы поведете, если встретите сопротивление или встречную агрессию, что вы будете чувствовать при этом; что будет, если об этом узнают ваши близкие/друзья; какие мысли у вас появятся спустя некоторое время и пр.

Как правило, проговаривание клиентом запретной для него темы, символическое осваивание им позиции человека, могущего совершить агрессивный поступок, в конечном итоге дают интегративный результат, когда человек знает и спокойно начинает относиться к своей агрессивности, у него уменьшается число случаев немотивированной и аутоагрессии, а, следовательно, и чувство вины, в целом он успокаивается и становится более гармоничным. В акте СК он выплескивает первую, самую субъективно страшную волну агрессивности, а затем наступает рациональное осмысление и осознание того, что за этим стоит.

Схожая работа может вестись в случае выявления психотерапевтом любых других глубоко вытесненных и подавляемых желаний/комплиментарных черт личности.

Таким образом, работа психотерапевта по введению в терапевтическое поле вытесненных желаний клиента проводится, преимущественно за счет «включающих вопросов», актуализирующих латентные побуждения клиента.

Наконец, четвертый этап процедуры СК начинается тогда, когда клиент самостоятельно пробует осваивать бывшие ранее запретными позиции своего Другого Я.

Собственно СК происходит именно на этом этапе. Клиент сам вводит в пространство терапии своего Другого, экспериментирует с ним в дискурсе, осваивает посредством речи бывшие ранее табуированными и запретными, а чаще даже неизвестными позиции. Он начинает получать удовольствие от конституирования в роли своего Другого, ему начинает нравиться экспериментировать со своей внутренней сутью в символическом пространстве психотерапии.

Четвертая стадия - это стадия, когда клиент приобретает опыт использования регистра Символического для идентификации, создания и интеграции множественного Я своей личности, соединения всех этих Я в единую целостность реального существования, когда максимально полностью подключена энергия всех внутренних сущностей человека.

Причем, если определённые латентные желания, с которыми работали в символическом регистре, получают эффект разрядки и ослабления, то в целом личность потенцируется и приобретает новый уровень энергичности.

Подведу итог анализу данного вида эффективности психотерапии.

СК клиента представляет собой процесс, когда отсутствие/невозможность удовлетворения желаний в регистре Реального, компенсируется реализацией этих желаний в регистре Символического. Компенсация происходит за счет проговаривания этих желаний перед лицом Значимого Другого, что и влечёт отреагирование и частичное/полное удовлетворение вытесненных побуждений.

Значимым Другим в психотерапии является терапевт.

Вторая роль психотерапевта с точки зрения процесса СК – оказание существенной помощи в определении самих бессознательных желаний клиента. От верности определения этих внутренних желаний зависит степень и полнота СК.

В котерапии за СК отвечает, в первую очередь, терапевт, работающий в рамках понимающей, эмпатийной стратегии. Именно он является главным действующим лицом в формировании процесса СК. Такой терапевт является символической фигурой Другого для клиента, в то время как котерапевт помогает поддерживать и сохранять связь с реальностью. Котерапевт является референтным Субъектом клиента, сохраняет его идентичность.

Несколько слов о методах фиксации данного эффекта психотерапии.

Процесс СК влечёт, как правило, чувство удовольствия у клиента. Поэтому рабочим (но ни как не научным) методом фиксации этой составляющей эффективности, могут выступать собственные переживания котерапевтов, которые “подобно микроскопу для микробиолога” (Ялом, 2000) высвечивают состояние клиента.

Более объективным методом будет проведение супервизии и выставление экспертных оценок по поводу процесса СК клиента и того, насколько полно оно произошло.

Воспитательный аспект эффективности. Я-объектный перенос

Третьим аспектом, по которому можно судить о результативности длительной психотерапии, является установление и разрешение Я-объектного переноса.

Наверное, это самый неочевидный параметр измерения эффективности, который нуждается в пояснении.

Начну с самого понятия.

Термины «Я-объектный перенос», «Я-объектная связь» и «Я-объект» ввел Х.Кохут для описания специфических явлений, которые рождаются в психоанализе, вследствие длительной работы с клиентом.

Х.Кохут, который является одним из глобальных реформаторов классического психоанализа, обратил внимание, что аналитическое правило абстиненции терапевта травматически фрустрирует клиента и вызывает у него реакции, сходные с теми, которые он демонстрировал когда-то по отношению к своей «холодной», «шизофреногенной» матери.

Терапевт, руководствуясь психоаналитическим предписанием, сам загоняет клиента «в угол» повторения своих типичных детских реакций. Понятно, что на первом этапе целесообразность такого поведения терапевта можно обосновать диагностическими целями, но дальнейшее пребывание психоаналитика в «отзеркаливающей» позиции препятствует, по мнению Х.Кохута, терапевтическому развитию клиента.

Смысл же и основная цель психоанализа, с точки зрения этого учёного-аналитика, в предоставлении клиенту пространства для до-формирования своих прерванных процессов развития. Таких процессов у клиента всегда множество. Связаны они с тем, что в своё время ребёнку не было дано достаточно условий для полноценного развития всех своих личностных качеств, потребностей, нужд, желаний и чувств. Так или иначе, родители фрустрировали ребенка своими запретами, холодностью, обесцениванием и др. деструктивными проявлениями своего поведения.

В психотерапии же клиент заново пытается выстроить с психотерапевтом Я-объектную связь. Х.Кохут говорит, что правильно будет не продолжать фрустрировать клиента «отзеркаливанием» либо молчанием, а эмпатийно откликнуться на его переживания.

Но начну по порядку.

Анализируя модели детско-родительских отношений в раннем возрасте, Х.Кохут обратил внимание, что большинству родителей свойственна специфическая откликаемость на развивающиеся потребности ребёнка. Родители искренне радуются успехам своего малыша, испытывают чувство гордости за него, переживают в случае, когда ребенка постигает какая-либо неудача, стараются успокоить его, когда он плачет, помогают ему в трудной ситуации и пр.

Когда в детско-родительских отношениях присутствует все названное, Х.Кохут говорит, что между родителями и ребёнком образована Я-объектная связь, а сами родители становятся Я-объектами для своего ребёнка.

Среди функций Я-объекта Х.Кохут выделяет:

контейнирование неудач ребенка (когда родитель смягчает неудачи, сглаживает их, не даёт им гипертрофировать эмоции малыша до состояния паники и ужаса);

авансирование (когда родитель верит в возможности ребёнка, предоставляет ему условия для самостоятельного достижения целей);

поддержание чувства радости у малыша в счастливые для него моменты (когда родители искренне со-радуются со своим малышом, испытывают чувство гордости за него).

Когда все перечисленные функции присутствуют в отношениях между родителями и детьми, тогда из последних вырастают гармоничные личности. Такие личности способны самостоятельно ставить и достигать собственные жизненные цели, способны переживать неудачи и быстро реабилитироваться после них, в состоянии браться за значительные дела. В общем, у них достаточно психического ресурса для жизни в нашем противоречивом мире.

Что бывает, когда одна или несколько функций Я-объекта нарушены? Х.Кохут говорит, что из тех детей, у которых не было Я-объектов, вырастают невротические личности, то есть те, кто составляют основной контингент психотерапевтов.

Почему так происходит?

В психоанализе давно известно, что родительское отношение к ребенку становится его самоотношением. Если у ребёнка была мать, которая испытывала искреннюю радость от первых достижений своего малыша, контейнировала его неудачи верой в растущие способности и успех, ласкала и любила его, то понятно, что у такого ребёнка во взрослом возрасте будет стабильное позитивное самоотношение.

Если же мать наказывала своего малыша, «не верила» в него, считала его таким же неудачником, неумехой, растяпой, «тряпкой» как… папочка, дедушка, бабушка (нужное подчеркнуть), «раздувала» малейшие недочеты ребенка до состояния вселенских катастроф, то у такого ребенка во взрослом возрасте будет такое же неверие в себя и в свои силы. При этом каждое проблемное событие будет восприниматься им как катастрофа, которую уже не поправишь, из-за малейших поводов будут возникать депрессии и прочее-прочее.

Что же делать? Ведь клиенты уже состоялись как личности и их прошлого не изменить?

Вот тут Х.Кохут и говорит про необходимость формирования в психотерапии Я-объектного переноса, когда все функции Я-объекта будут спроецированы на психотерапевта.

Нужно ли для этого психотерапевту что-то делать специально?

В принципе нет.

Формирование Я-объектного переноса – естественный для клиента процесс. Если психотерапевт эмпатийный и принимающий настолько, что позволяет клиенту регрессировать к своим более ранним возрастам, то формирование Я-объетного переноса запускается автоматически. Психика клиента будет требовать до-развития тех прерванных процессов, которые когда-то были фрустрированы «холодными» родителями.

Так все же, что необходимо делать терапевту?

Психотерапевту необходимо эмпатийно откликаться на переживания клиента, помогать ему образовывать в психотерапевтическом пространстве Я-объектную связь, контейнировать его страхи. Тогда клиенту будет предоставлена возможность в до-формировании себя самого, в до-развитии собственной эмоциональности, в до-со-бирании недостающего психико-энергетического ресурса.

Из сказанного выше становится ясно, что Я-объектный перенос вносит в результаты психотерапии существенный вклад. Он важен во многих смыслах. Именно он приводит к изменению личности клиента в сторону её усиления и гармонизации. Это значительный эффект, и я его связываю с воспитательным аспектом эффективности психотерапии.

Какими преимуществами обладает в формировании Я-объектного переноса котерапевтическая пара?

Если котерапевтическая пара разнополая, то её потенциал в до-формировании клиента огромен. Я уже неоднократно упоминал, что такая котерапевтическая пара символически воссоздаёт модель семьи, и процессы, связанные с образованием Я-объектного переноса, качественно усиливаются. Например, клиенту предоставляется возможность интериорезировать не только отношения котерапевтов к нему, но и отношения котерапевтов между собой, что становится для клиента «моделью действительных отношений между людьми» (Александров, 1997).

Более того, при разделении стратегий консультирования на эмпатийную и аналитическую, психотерапевтам удаётся совместить потенциал классической аналитической работы и потенциал кохутовского психоанализа, «близкого по своим принципам к роджерианству» (Кан, 1997)

В заключение скажу несколько слов о методах измерения данного результата психотерапии.

Это дневниковые самоотчеты клиента и супервизия проделанной работы. Так как при терапевтическом разрешении Я-объектного переноса клиент меняется, как личность, ещё одним свидетельством эффективности в рамках данного аспекта, будет большая адаптация клиента, его большие социальные достижения и повышенная способность преодолевать жизненные трудности.

Поведенческие аспекты результата котерапии

Четвертый, поведенческий аспект анализа эффективности психотерапии я связываю с самоэффективностью клиента.

Поясню, что я имею ввиду.

На мой взгляд, самоэффективность клиента – это та необходимая составляющая эффективности терапевтического процесса, которая позволяет разграничить компетенции терапевта и клиента. В психотерапии не все зависит от профессионализма самого терапевта. Результат консультативного процесса напрямую «завязан» на клиента и особенности его личности. Это важно знать и понимать. Особенно, когда мы действительно хотим помочь человеку.

Клиент может вынести из психотерапии ровно столько, сколько сможет унести.

В рамках самоэффективности клиента я выделяю три независимых аспекта:

А). Способность клиента к самоконституированию.

В последнее время многие психотерапевты начинают признавать, что определенные личностные качества клиента играют существенную роль в формировании терапевтических отношений и влияют на исход терапии (Ялом, 2000). Х.Страпп (H.Strupp) проводил серию исследований, в которых два пациента проходили терапию у одного и того же психотерапевта, причем один из пациентов демонстрировал значительный прогресс, а терапия второго была оценена как неудачная.

Среди личностных качеств клиента, влияющих на психотерапию выделяют:

Организацию и силу Эго клиента (под этим понимается способность клиента удерживать в сознании факты, противоречащие собственным представлениям о самом себе)

Зрелось и опыт клиента

Мотивацию работы

Способность активно включаться в предлагаемый межличностный процесс, готовность к установлению отношений нового типа.

Х.Страпп подчеркивает, что опыт прошлых межличностных отношений пациента играет важную роль для достижения им значимых изменений в ходе терапевтического взаимодействия.

То есть, другими словами, существует целый ряд личностных качеств клиента, способствующих лучшей результативности терапевтического процесса. Кроме того, за воплощение результатов терапии также ответственен сам клиент. Именно он осуществляет деятельность по самоизменению. Причём такая деятельность подчас требует от клиента значительного волевого усилия и психического напряжения (Ялом, 1997).

В отечественной психологии деятельность по самосозиданию получила название творческой самодеятельности (С.Л.Рубинштейн; В.П.Зинченко). В актах творческой самодеятельности Субъект определяет себя и, самое главное, воплощается, объективируется, продолжает себя в своём инобытии (С.Л.Рубинштейн).

Ряд качеств клиента, которые обеспечивают самоизменение, составляют его способность к самоизменению. У каждого клиента такая способность различна. Есть пациенты, для которых деятельность по самосозиданию производится активно, гибко и динамично – у таких клиентов высокая способность к самоизменению. Они более быстро избавляются от своих симптомов. Но бывают и такие клиенты, у которых трансформационные личностные процессы происходят очень медленно. У таких людей ниже способность к самоизменению и хуже прогноз.

Б). Приобретение клиентом способности к самоанализу (Томэ, Кэхеле, 1996).

Это наверное один из важнейших результатов любой терапевтической помощи.

Механизмом формирования у клиента способности к самоанализу выступает идентификация с фигурой поддерживающего терапевта, которая затем интериоризируется и образует особую психическую инстанцию в структуре СуперЭго клиента. Формирование названной инстанции обеспечивает клиента “внутренним аналитиком”, способным оказать поддержку и дать аналитическое понимание актуальных ситуаций по окончанию анализа.

Приобретая фигуру «внутреннего психоаналитика» клиент становится более терпимым по отношению к мыслям и чувствам других людей, он более искушен в межличностных отношениях, у него развивается социальный интеллект, он лучше понимает других людей и т.п. Также у клиента возрастает сила Эго (термин О.Кернберга), он научается лучше осознавать бессознательные аспекты собственного поведения, освобождается от ряда защит, его СуперЭго становится терпимее и мягче и т.п.

Все перечисленные новообразования формируются в процессе длительной психотерапии. Они развивают у клиента общую способность к самоанализу.

В). Социальное самовыражение.

Этот сопутствующий эффект психотерапии также может служить показателем её успешности.

Проявляется социальное самовыражение, прежде всего, в формировании у клиента чувства перспективы, в умении находить новые стратегии поведения (Айви, Айви, 1999) и связано с ощущением своей социальной значимости, собственных успехов и т.п. (Бурно, 1989). Наличие такого эффекта в психологическом консультировании, как социальное самовыражение позволяет в качестве одной из целей терапевтической работы брать формирование культурно-продуктивной личности клиента (Айви, Айви, 1999).

Теперь подведу итоги рассмотрению самоэффективности клиента.

Во-первых, эта составляющая эффективности отвечает за реальное воплощение клиентом результатов терапевтической работы. Во-вторых, она связана с приращением его субъектности (термин В.А.Татенко). Об этом несколько слов.

Психотерапия обеспечивает приращение субъектности клиента. Клиент трансформируется как личность, приобретает новый способ концептуализации и означивания опыта, становится более зрелым, ответственным. Затем, совершая определённые поступки, он начинает утверждать новую субъектность, конституируется в новой, изменённой позиции. Изменения касаются не только личности клиента и способа его психического функционирования, но и межличностных взаимоотношений, что, в свою очередь, влечёт закрепление новых, сформированных в результате терапевтической работы структур его личности.

Среди методов измерения данного аспекта эффективности я могу назвать анализ самоотчётов клиента, личностные тесты, стандартизированные интервью близких клиенту людей, а также выполнение всевозможных домашних заданий.

Кроме перечисленных методов диагностики развития самоэффективности клиента терапевт в своей работе может опираться на данные наблюдения за клиентом, а, самое главное, на анализ тех отношений, которые клиент начинает выстраивать с терапевтом на заключительных этапах работы.

Когнитивный аспект целей обучения ИЯ связан, прежде всего, с формированием у обучающихся языковых/речевых способностей, психических процессов, которые лежат в основе успешного овладения иноязычной коммуникативной деятельностью. Как утверждается в психологии, способности человека, в том числе и способности к коммуникативной деятельности - понятие динамичное. Это значит, что любая способность существует только в движении, в развитии, и развитие это осуществляется не иначе, как в процессе той или иной практической и теоретической деятельности. Языковые способности не существуют вне и до их проявления в деятельности, они формируются в зависимости от конкретных условий этой деятельности. Причем, с одной стороны, способность к речевому общению является результатом данной деятельности, а с другой, обусловливает успешность ее выполнения.

Уточняя компоненты способностей к той или иной деятельности, исследователи исходят из того положения, что способности представляют собой совокупности психических свойств, имеющих сложную структуру. Компоненты данной структуры определяются требованиями конкретной деятельности. Следовательно, под языковыми/речевыми способностями нужно понимать индивидуально-психологические особенности личности, благоприятствующие овладению знаниями, навыками и умениями в области ИЯ и их использованию в практической речевой деятельности. В теории обучения иностранным языкам экспериментально доказано, что общими компонентами способностей к языку являются хорошо развитая механическая память, высокий уровень развития мышления, степень развития речевых умений, выработанных на материале родного языка. В процессе выполнения определенного вида речевой деятельности необходимым является наличие устойчивого внимания.

В отечественной методике предпринимается попытка установить роль и место каждого компонента в структуре способностей к иноязычной речевой деятельности, т.е. выделить среди них ведущие и вспомогательные. Ряд ученых полагает, что основным компонентом структуры языковой способности является определенная степень развития мыслительных операций: анализа - синтеза, речевой догадки. Другие выдвигают в качестве показателей психических процессов, связанных непосредственно с речевой деятельностью, объем оперативной памяти и вероятностное прогнозирование. При этом наиболее значимым, особенно на начальном этапе обучения ИЯ, в общем балансе индивидуально-психологических особенностей, влияющих на успешность овладения ИЯ и осуществления иноязычной речевой деятельности, является показатель объема оперативной памяти. Однако, на наш взгляд, правы те исследователи, которые считают, что и ведущие и вспомогательные компоненты способностей образуют единство, обеспечивающее успешность обучения и воспитания.

В методике обучения ИЯ имеется ряд самостоятельных исследований, посвященных поиску оптимальных путей развития языковых способностей обучающихся и на этой основе - повышения качества практического владения изучаемым языком. Несмотря на то, что большинство из этих исследований выполнены применительно к условиям обучения ИЯ в вузе, их основные результаты могут быть экстраполированы и на школьные условия. К числу таких результатов можно отнести, в частности, положение о том, что чем больше свойств и особенностей личности обучающегося учитывается в учебном процессе, тем успешнее протекает процесс овладения обучающимися коммуникативной компетенцией. При этом учет индивидуально-психологических особенностей учащихся предполагает не только «адаптацию» учебного процесса к их возможностям. Речь идет также об оптимальном изменении и развитии этих особенностей, о целенаправленном формировании индивидуальных особенностей каждого ученика под влиянием особым образом организованного обучения.

Когнитивный аспект цели обучения ИЯ связан также с формированием у учащихся широкого представления о достижениях национальных культур (собственной и иноязычной) в развитии общечеловеческой культуры и о роли родного языка и культуры в зеркале чужой культуры. При этом особую роль играет положение о том, что учащиеся, изучая ИЯ, получают практическую школу диалектики, ибо работа по сопоставлению родного языка и изучаемого иностранного делает возможным освободиться «из плена родного языка» (, с. 46).

В процессе усложнения связей, устанавливаемых в сознании ученика между элементами усваиваемых им лингвокультур, осуществляется развитие обучающегося. Овладение ИЯ приводит к изменению характера познавательной деятельности учащегося, языковое развитие которого оказывает модифицирующее воздействие на его когнитивное развитие, на формирование языкового сознания. Это объясняется тем, что становление языкового сознания опирается на общую базу первичного опыта человека. На базе данного опыта формируется когнитивное ядро блока мыслительных схем индивидуальной когнитивной системы, которая лежит в основе материальной и духовной деятельности личности и представляет собой постоянно развивающуюся систему знаний и верований индивида. Над блоком мыслительных схем надстраивается уровень когнитивных (ментальных) моделей. Основой языкового сознания, блока тезауруса индивидуальной когнитивной системы, являются ассоциативные семантические сети, которые по природе своей являются скорее не лингвистическими, а познавательными.

Познание иной культуры осуществляется в процессе восприятия чужой национально-специфической «картины мира», ее интерпретации с помощью образов своего национального сознания. Встречающиеся на этом пути национально-культурные специфические фрагменты незнакомой культуры могут восприниматься как странные, чуждые, непривычные. Следствием этого может быть социокультурная отчужденность, ведущая к защитной реакции - отходу к собственным национальным ценностям или обесцениванию своего и наивному восхищению всем иностранным. Обучение ИЯ призвано редуцировать подобные негативные стороны межкультурного общения. Приобщаясь к ИЯ, учащиеся должны познать: а) мировую культуру, национальные культуры и социальные субкультуры народов стран изучаемого языка и их отражение в образе и стиле жизни людей; б) духовное наследие стран и народов, их историко-культурную память; в) способы достижения межкультурного взаимопонимания.

Когнитивный аспект целей обучения ИЯ означает также формирование у учащихся умений и навыков использования рациональных приемов овладения ИЯ. Данные приемы дают им возможность овладевать ИЯ творчески, экономно и целенаправленно. Это значит, что учащиеся умеют:

1) организовать свою учебную деятельность (например, работать индивидуально, в парах, в группах; проверять, оценивать и исправлять свою работу или работу соученика и др.);

2) активизировать интеллектуальные процессы (например, узнавать то или иное явление языка, анализировать его, сравнивать с аналогичным в родном языке и др.);

3) подготовиться к учебному процессу и активно участвовать в нем (например, делать заметки, составлять план, пользоваться словарем и др.);

4) организовать коммуникативную деятельность (например, планировать свое высказывание, формулировать свои мысли с помощью ограниченного набора языковых средств, использовать жесты и мимику в устном общении и т.д.).

Важно, чтобы становление и совершенствование указанных умений осуществлялись в тесной взаимосвязи с развитием коммуникативных умений школьников, с работой над различными аспектами языка. При этом учащийся должен осознать и выработать свой индивидуальный стиль учебной деятельности (например, индивидуальные способы и приемы усвоения лексических или грамматических явлений), овладеть знаниями, облегчающими ему, например, понимание текстов (предметные знания из других областей) или адекватно воспринимать, например, структурные признаки того или иного грамматического явления (знание грамматического правила). Все это в целом должно позволить школьникам овладеть определенными стратегиями работы над языком, которые могут быть условно подразделены на две группы.

К первой группе относятся стратегии, направленные непосредственно на работу с языковым материалом. Это - так называемые стратегии, которые позволяют обучающемуся: а) правильно осуществлять выбор необходимых языковых явлений (используя, например, антиципацию, выдвижение и проверку гипотез, раскрытие значений слов по контексту и др.); б) оптимизировать процессы усвоения языкового материала (например, выделение ключевых слов, подчеркивание/выделение каких-либо слов, предложений и др. в тексте, поиск языковых закономерностей, использование речевых образцов и др.); в) совершенствовать работу памяти (нахождение/подбор соответствующих контекстов употребления того или иного языкового явления, использование наглядности, повторение, перекомбинирование и др.).

Ко второй группе относятся метакогнитивные (планирование учащимся своей учебной деятельности, контроль, оценка успешности своих результатов), социальные (умение взаимодействовать с партнерами по общению, эмпатические способности и др.) и аффективные стратегии (снятие стресса, ободрение, выражение эмоций, интенций и др.).

Таким образом, когнитивный аспект целей тесно увязывает обучение ИЯ как средство межкультурного общения с интенсивным использованием его как инструмента познания, развития и овладения языком.

Когнитивный аспект

Последняя тема, которая будет рассмотрена в этом разделе, - когнитивный аспект нравственности. Теперь нас будет интересовать вопрос о том, как ребенок рассуждает о нравственности, и как изменяются его рассуждения в процессе развития когнитивных навыков.

Научно-исследовательские материалы, посвященные когнитивному аспекту нравственности; имеют два основных источника. Сначала обратимся к работам, начатым в 1920-х годах Пиаже и нашедшим свое продолжение в сотнях дальнейших исследований. Затем мы перейдем к рассмотрению современной исследовательской программы, инициатором которой стал Лоренс Колберг со своими коллегами.

Результаты исследований Пиаже, посвященных нравственности, объединены в одной книге, «Нравственные рассуждения ребенка» (The Moral Judgment of the Child, Piaget, 1932). Как отмечалось, исследования были проведены в 1920-х годах, что позволяет отнести их к ранним работам Пиаже. Из этого следует, что они не вполне согласуются с последующими работами, посвященными когнитивному развитию, которые мы рассматривали в главе 11. Тем не менее уже здесь намечены многие из основополагающих идей. Это и идея Пиаже о том, что нравственные рассуждения ребенка отражают не столько то, чему его научили родители или общество, сколько его собственный уровень когнитивного развития. Это и неизбежное следствие предыдущей мысли - идея о том, что изменения в нравственных суждениях являются результатом главным образом развития когнитивных навыков ребенка. И, с точки зрения методологии, как мы увидим, это подчеркивание необходимости использовать гибкий «клинический метод» тестирования как лучший способ прояснения представлений ребенка.

В своих исследованиях нравственных суждений Пиаже использовал два основных метода. Первый заключался в том, что детей расспрашивали о правилах разных игр, чаще всего об игре в стеклянные шарики. По мнению Пиаже, игры детей представляют собой своего рода микрокосм социального мира в целом, с собственными социальными нормами, закрепленными в процессе межличностного взаимодействия, санкциями за нарушение правил и т. д. Именно по этой причине, изучая игры, можно получить некоторое представление об уровне нравственного развития ребенка. Пиаже интересовала как способность ребенка придерживаться определенных правил, так и понимание им происхождения и сути правил[ 6 ]. Беседы с ребенком, проводившиеся в гибкой манере клинического метода, должны были прояснить вопросы следующего типа: каковы правила игры; всегда ли правила игры были такими, какие они сейчас; можно ли изменить правила?

Вставка 12.2 иллюстрирует незначительную часть того, что удалось обнаружить Пиаже.

Вставка 12.2 Примеры ответов на вопросы Пиаже о правилах игры

ФОЛ (5)... «Давным-давно, когда люди начинали строить город Невшатель, играли ли дети в шарики так же, как ты мне только что показал? - Да. - Всегда только так? - Да. - А как ты узнал о правилах? -Когда я был совсем маленький, мне показал их брат. А брату показал папа. - А как о них узнал твой папа? - Он просто знал. Никто ему не рассказывал. - Как он тогда узнал? - Никто ему не показывал!.. -Кто придумал иг-ру в шарики? - Мой папа».

ШТОР (7) говорит, что дети играли в шарики еще до времен Ноева ковчега: «Как они играли? - Как и мы. - Как все началось? - Они купили несколько шариков. - Но как они научились? - Их папа научил». Штор изобретает новую игру для троих. Он полагает, что его друзьям понравится в нее играть, «но не всем. Не большим, не самым большим. - Почему? - Потому что это игра не для больших, -г Это честная игра, как та, которую ты мне показал? - Нет. - Почему? - Потому что здесь не поровну. - А если бы кто-нибудь так играл, даже большие, это было бы честно? - Нет. - Почему? - Потому что здесь не поровну».

МОБ (12)... «Все играют так, как ты мне только что показал? - Да. - Так играли и много лет назад? -Нет. - Почему? - Тогда использовали другие слова. - А правила? - Правила тоже были другие. Отец рассказывал, что они играли по-другому. - Но давным-давно люди играли по таким же правилам? - Не совсем по таким. - Что насчет правила не "бить" за один? - Я думаю, оно пришло позже. - А играли в шарики, когда твой дедушка был маленьким мальчиком? - Да. - Так же, как и сейчас? - Нет, по-другому. - ...Можно ли изменить правила? - Да. - А ты мог бы? - Да, я мог бы придумать новую игру. Однажды вечером мы играли дома и придумали новую [показывает ее нам]. - Эти правила такие же честные, как и в других играх? - Да. - А какая игра честнее, та которую ты показал мне в начале, или та, которую ты изобрел? - Они одинаково честные». Источник: The MoralJudgment of the Child (p. 55, 60, 66-67), J. Piaget, 1932. New York: Free Press.

Как можно заметить, представления детей о правилах в процессе развития определенно изменяются. Младшие дети склонны рассматривать правила как нечто незыблемое, не поддающееся изменению - правила всегда были такими, какие они сейчас, они были сообщены Богом или отцом ребенка и не могут быть изменены.

Старшие дети значительно яснее осознают то, что правила игр, если не полностью, то частично условны и изменяемы. Этот сдвиг в представлениях об игре, с точки зрения Пиаже, отражает значительно более серьезный переход от «нравственности принуждения» или «нравственного реализма» к «нравственности сотрудничества» или «нравственному релятивизму». Вскоре мы рассмотрим еще несколько примеров этого перехода.

Второй метод изучения нравственных представлений, который использовал Пиаже, послужил отправной точкой для значительно большего количества исследований. Этот метод состоит в предъявлении нескольких рассказов, заключающих в себе некую нравственную дилемму, и выяснении мнения ребенка об этих рассказах. Самый известный пример - вопрос о том, как следует оценивать действия, принесшие вред: «объективно», то есть с точки зрения их материальных последствий, или «субъективно», то есть с точки зрения намерений, стоящих за этими действиями. Во вставке 12.3 представлены пять рассказов, которые использовал Пиаже для изучения этого вопроса; во вставке 12.4 приведены примеры ответов детей. Как можно заметить, в процессе развития происходит переход от «объективного» ориентирования на последствия к более зрелому «субъективному» учету намерений. Получить представление о некоторых других вопросах, которые исследовал Пиаже, можно, ознакомившись с двумя примерами рассказов и соответствующих ответов, приведенных во вставке 12.5. Первый пример касается вопроса о том, почему нельзя лгать, а второй пример связан с понятием «имманентной справедливости» или веры в неизбежность наказания за плохое поведение.

Вставка 12.3 Рассказы, использовавшиеся Пиаже для изучения объективной/ субъективной ответственности

I. А. Маленький мальчик по имени Джон сидел в своей комнате. Его позвали обедать. Он пошел в столовую, но за дверью стоял стул, а на стуле - поднос с 15 чашками. Джон не мог знать, что он там стоит. Он вошел, дверь сбила поднос, и все чашки разбились!

В. Жил на свете маленький мальчик по имени Генри. Однажды, когда его матери не было дома, он попытался взять из буфета банку с джемом. Он взобрался на стул, но не смог достать до банки. Пытаясь дотянуться до нее, он уронил чашку. Чашка упала и разбилась.

II. А. Жил на свете мальчик по имени Джулиан. его отца не было дома, и Джулиану подумалось, что будет очень интересно поиграть с чернильницей отца. Он начал играть с пером, но поставил небольшую кляксу на скатерть.

В. Однажды маленький мальчик по имени Агустус заметил, что чернильница его отца пуста. Как-то раз, когда отца не было дома, он решил наполнить чернильницу, чтобы помочь отцу. Но, открывая флакончик с чернилами, Агустус поставил на скатерть большую кляксу.

III. А. Жила на свете маленькая девочка по имени Мэри, Она захотела сделать матери подарок и что-нибудь для нее сшить. Но, не умея как следует пользоваться ножницами, она сделала на своем платье огромную дырку.

В. Однажды, когда матери не было дома, маленькая девочка по имени Маргарет пошла и взяла мамины ножницы. Не умея правильно с ними обращаться, она сделала небольшую дырочку на своем платье.

IV. А. Как-то раз Альфред встретил своего маленького и очень бедного друга. Друг рассказал ему, что он еще не пообедал, потому что в доме нет ничего поесть. Альфред пошел в булочную и, поскольку у него не было денег, дождался, когда продавец отвернулся, и украл булочку. Он выбежал из магазина и отдал булочку своему другу.

В. Генриетта зашла в магазин и увидела на столе красивую ленту. Она подумала, что эта лента очень хорошо подошла бы к ее платью. Когда продавщица отвернулась, Генриетта украла ленточку и тут же убежала.

V. А. У Альбертины была подруга, которая держала в клетке птицу. Альбертине казалось, что птице очень грустно, и она не раз просила подругу, чтобы та ее отпустила. Но подруга не соглашалась. Однажды, когда подруги не было, Альбертина пришла и украла птицу. Она выпустила ее на волю, а клетку спрятала на чердаке, чтобы в нее больше не попала ни одна птица.

В. Однажды, когда матери не было дома, Джулия украла из буфета несколько конфет, спрятала их, а потом тайком съела.

Источник: ТЬе Moral Judgment of the Child (p. 122-123), i. Piaget, 1932. New York: Free Press.

Вставка 12.4 Примеры ответов на рассказы из вставки 12.3

ГЕО (6): «Ты понял эти рассказы? - Да. ~ Что сделал первый мальчик? - Он разбил двенадцать чашек. - А второй? - Он задел и разбил одну чашку. - Почему первый мальчик разбил чашки? - Потому что их сбила дверь. - А второй? - Он был неуклюжим. Когда он тянулся за джемом, чашка упала. -Кто-нибудь из мальчиков виноват больше? - Первый, потому что он разбил двенадцать чашек. - Если бы ты был папой,кого из них ты бы наказал строже? - Того, который разбил двенадцать чашек».

КОНСТ {7) ...правильно пересказывает историю с чернильным пятном: «Маленький мальчик видит, что чернильница его отца пустая. Он берет флакончик с чернилами, но ставит большую кляксу. - А другой? - Жил такой мальчик, который все трогал руками. Он взял чернила и поставил маленькую кляксу. - Мальчики одинаково провинились или нет? - Нет. - А кто из них виноват больше? - Тот; который поставил большую кляксу. - Почему? - Потому что она большая. - А почему он поставил большую кляксу? - Он хотел помочь. - А почему второй поставил маленькую кляксу? - Потому что он все трогал руками. Он поставил маленькую кляксу. - И кто же из них виноват больше? - Тот, который поставил большую кляксу».

ГРОС (9): «Что сделал первый? - Он разбил пятнадцать чашек, когда открывал дверь. - А второй? -Он разбил одну чашку, когда пытался достать джем. - Как ты думаешь, в какой из этих нелепостей -большее непослушание? - Та, где мальчик пытался удержать чашку [нелепее], потому что другой не видел [что за дверью стояли чашки]. Он видел, что делал. - Сколько он разбил? - Одну чашку. - А второй? - Пятнадцать. - Кого тогда нужно строже наказать? - Того, кто разбил одну чашку. - Почему? - Он нарочно это сделал. Если бы он не полез за джемом, этого бы не случилось».

НАСС (10): Больше провинился тот, кто хотел достать банку с джемом. - Имеет ли значение то, что другой разбил больше чашек? - Нет, потому что тот, который разбил пятнадцать чашек, сделал это не нарочно». Источник: The Moral Judgment ot the Child (p. 124-125,126, 129-130), J. Piaget, 1932. New York: Free Press.

Задача упрощалась предъявлением рассказов по одному с последующим сравнением суждений ребенка о непослушании героев разных рассказов (например, Berg-Cross, 1975). Другие исследователи заменяли устную форму представления видеосюжет тами о поведении, относительно которого нужно было вынести некое суждение (например, Chandler, Greenspan, & Barenboim, 1973). Ряд исследователей (например, Nelson-LeGall, 1985) отмечают, что в рассказах Пиаже не всегда четко разделяется мотив (во благо или во вред?) и умысел (преднамеренно или случайно?); по этой причине производились модификации, в которых эти два аспекта разводились. Наконец, наверное, самое важное изменение, которое было внесено в последующих исследованиях связано с попыткой преодолеть главное смешение факторов в рассказах Пиаже. Поскольку мотив и степень ущерба в большинстве рассказов Пиаже изменяются параллельно, невозможно определить, какую именно информацию способен использовать ребенок.

На основе указанных выше исследований можно сделать три главных вывода (см. также Langford, 1995). Эти выводы перекликаются с выводами, сделанными на основе исследований, направленных на проверку теории Пиаже о когнитивном развитии. Во-первых, использование методов Пиаже приводит к некоторой недооценке способностей маленького ребенка; при использовании видоизмененных процедур ответы детей нередко свидетельствуют о более высоком нравственном уровне. Во-вторых, нравственные суждения представляют собой более сложный феномен, чем полагал Пиаже, определяющийся значительно большим количеством факторов; на ответ ребенка могут влиять самые разнообразные переменные. Наконец, несмотря на все недочеты работ Пиаже, нет никаких сомнений в том, что они имеют огромное значение, и не только в связи с конкретными результатами, но и в связи с тем, что в них впервые в качестве области исследования рассматривался когнитивный аспект нравственности. Обратимся теперь к главной современной концепции нравственного развития, к концепции Лоренса Колберга.

Вставка 12.5

Примеры рассказов Пиаже и ответов на вопросы о лжи и имманентной справедливости

A. «Маленький мальчик [или маленькая девочка] гулял по улице и встретил большую собаку, которая его сильно напугала. Он пришел домой и сказал матери, что он видел собаку величиной с корову».

B. «Один ребенок пришел домой со школы и сказал своей матери, что получил хорошие отметки, но это была неправда; учитель вообще не ставил ему никаких оценок, ни плохих, ни хороших. Его мать была очень довольна и сделала ему подарок».

ФЕЛ {6}: правильно пересказывает обе истории: «Кто из этих двух детей провинился больше? - Девочка, которая сказала, что видела собаку величиной с корову, - А почему она провинилась больше? -Потому что такого не бывает. - А ее мать поверила ей? - Нет, потому что нет таких [собак, которые были бы величиной с корову]. - Почему она так сказала? - Чтобы преувеличить. - А почему другая солгала? - Потому что она хотела, чтобы все поверили, что она получила хорошую отметку. - Мать поверила ей? - Да. - Если бы ты была матерью, кого бы ты наказала строже? - Ту, которая рассказала про собаку, это совершенное вранье, поэтому она виновата больше».

ЭРЛ (10): «Виноват больше тот, кто обманул мать, сказав, что учитель был им доволен. - Почему он виноват больше? - Потому что мать отлично знает, что собак величиной с корову не бывает. Но она верит мальчику, который сказал, что учитель был им доволен. - Почему ребенок сказал, что собака была величиной с корову? - Чтобы ему поверили. Чтобы подшутить. - А почему другой сказал, что учитель был им доволен? - Потому что он плохо сделал задание, которое дал учитель. - Это шутка? - Нет, это ложь. - А шутка это то же самое, что ложь? - Ложь хуже, потому что она вреднее». Как-то раз двое детей воровали яблоки в саду. Но тут вдруг пришел полицейский, и дети кинулись бежать. Одного из них поймали. Другой побежал домой окольным путем, переходил через реку по разбитому мосту и упал в воду. Как ты думаешь, если бы он не украл яблоки и не переходил реку по разбитому мосту, упал бы он все равно в воду?

ПЭЛ (7): ...«Что ты об этом думаешь? - Это справедливо. Так ему и надо. - Почему? - Потому что нельзя воровать. - Если бы он не воровал, упал бы он тогда в воду? - Нет. - Почему? - Потому что он не сделал бы ничего плохого. - Почему он упал? - Это ему в наказанье».

ФРЭН (13): ...«Если бы он не крал яблоки, упал бы он тогда в воду? - Да. Если бы мост провалился, он провалился бы в любом случае, потому что он был разбит».

Источник: Vie Mora/Judgment ofthe Child (p. 148,150-151,157-158,252,253-254, 255), J. Piagel, 1932. NewYork: Free Press.

Как и Пиаже, Колберг в основу своего подхода положил реакцию испытуемого на гипотетические нравственные дилеммы. Однако Колберга интересуют нравственные рассуждения более высокого уровня, чем те, которые изучал Пиаже; и дилеммы, которые он предлагает, соответственно значительно сложнее.

Вставка 12.6 Примеры нравственных дилемм Колберга

Дилемма 111: Одна женщина, жившая в европейской стране, умирала от тяжелой формы рака. Было только одно лекарство, которое, по мнению врачей, могло бы ее спасти - особая форма радия, которую недавно в том же городе открыл один фармаколог. Изготовление этого лекарства обходилось очень дорого, но фармаколог запрашивал за него в десять раз больше, чем стоило его изготовление. Он платил за радий 200$, а за небольшую дозу лекарства просил 2000$. Муж больной женщины, Хайнц, обращался ко всем, кого он знал, чтобы занять денег, но ему удалось собрать только 1000$ - половину необходимой суммы. Он сказал фармакологу, что его жена умирает, и попросил его отпустить лекарство по более низкой цене или в кредит. Но фармаколог ответил: «Нет, я открыл новое лекарство и хочу сделать на этом деньги». Хайнц был в отчаянии и стал обдумывать, не пробраться ли ему на склад и не украсть ли это лекарство. Следует ли Хайнцу красть лекарство? Почему?

Дилемма V: На войне в Корее один отряд морских пехотинцев нес большие потери и был вынужден отступать. Отряд пересек мост через реку, однако на другой стороне реки оставались большие силы врага. Если бы кто-нибудь вернулся и взорвал мост, имея позиционное преимущество, оставшиеся сумели бы уйти. Но тот, кто взялся бы взорвать мост, наверняка бы погиб; шансы остаться в живых составляли 1:4. Капитан знал лучше всех в отряде, как правильно вести отступление. Он спросил, не вызовется ли кто-нибудь добровольцем, но добровольцев не оказалось. Если бы он пошел сам, многие, вероятно, не смогли бы вернуться, потому что он был единственным, кто умел вести отступление. Следует ли капитану поручить выполнение этого очень опасного задания кому-то из отряда или пойти самому? Почему?

Дилемма VIII: В одной европейской стране бедняк по имени Вальжан не мог найти себе работу; не могли найти работу и его брат и сестра. Не имея денег, Вальжан воровал еду и лекарства, в которых они нуждались. Его поймали и посадили в тюрьму на шесть лет. По прошествии нескольких лет, он сбежал из тюрьмы и под новым именем отправился жить в другую часть страны. Он накопил денег и построил большую фабрику. Он платил рабочим очень высокую зарплату и использовал значительную часть прибыли на постройку больницы для тех, кто не может позволить себе достойное медицинское обслуживание. Прошло 20 лет, и вот однажды некий портной узнал во владельце фабрики беглого преступника Вальжана, которого полиция искала в его родном городе. Следует ли портному заявлять о Вальжане в полицию? Правильно было бы никому не рассказывать о происшедшем или нет? Почему? Источник. A Longitudinal Study of MoralJudgment, A. Colby, L Kolberg, J. Gibbs, &M. Lieberman, 1983, Monographs of the Society for Research in Child Development, 48, p. 77, 82, 83.

Всего дилемм Колберга девять. Во вставке 12.6 представлены три из них, включая наиболее известную и часто приводимую в качестве примера - историю Хайнца.

Первое, что требуется от испытуемого, ознакомившегося с дилеммой, - вынести положительное или отрицательное суждение о нравственности поведения героя рассказа (например: «Должен ли был Хайнц красть лекарство?,

«Должен был капитан приказать рядовому выполнить задание, или должен был пойти сам?»). Однако по-настоящему интересно обоснование этого суждения. Сначала на подоо-ное рассуждение испытуемого должен вызвать вопрос «почему»; затем экспериментатор задает всевозможные полустандартные вопросы, стараясь уточнить мнение испытуемого. Для оценки ответов и стадий нравственного развития, которым они соответствуют, решающим является именно ход рассуждения, а не само по себе вынесенное положительное или отрицательное суждение о нравственности.

Таблица 12.2 Стадии нравственного рассуждения по Колбергу

Уровни и стадии	Описание	Доводы за	Доводы против
Доконвенциональный уровень
Стадия 1. Ориентированность на наказание/послушание	Соблюдение норм для избежания наказания. Послушание ради самого послушания и непричинение физического вреда лицам и имуществу	Ему нужно украсть это лекарство. Это не такой уж плохой поступок. Лекарство, кото[к>е бы он украл, стоит $ 200; он ведь украл бы лекарство не на $2000	Хайнцу не нужно красть это лекарство; он должен его купить. Если он его украдет, то может попасть в тюрьму, и тогда ему вес рашю придется вернуть лекарство
Стадия 2. Ориентированность на выгодный	Соблюдение норм только тогда, когда	Хайнцу нужно украсть лекарство, чтобы спасти свою жену. Его Moiyr отправить в тюрьму, но у него останется жена	Ему не следует красть. Фармакологу ie делает что-то предосудительное; он просто хочет получить прибыль. Для этого люди и занимаются бизнесом - чтобы заработать денег
обмен	это приносит пыгоду; дс-йствия только в собственных интересах, удовлетворение собственных потребностей и признание права других делать то же самое. Правильно - то, что по честному: равноценный обмен, сделка, соглашение
Конвенциональный уровень
Стадия 3. Ориентированность на «хорошее* . поведение	1 [сведение в соответствии с ожиданиями близких людей или в соответствии с тем, что люди вообще ожидают от человека в роли сына, брата, друга и т. д. Быть «хорошим» вала во и означает действовать из благородных побуждений, проявлять заботу о других, поддерживать отношения на основе доверия, преданности, уважении и благодарности	Если бы я был Хайнцом, то украл бы лекарство для своей жены. Нельзя навесить ценник на любовь, ее нельзя купить. Жизнь тоже не имеет цены	Ему не следует красть. Если сто жена умрет, он не будет виноват. Это не потому, что он бессердечен или не слишком сильно любит свою жену, чтобы сделать для нее все возможное. Это фармаколог бессердечный эгоист
Уровни и стадии	Описание	Доводы за	Доводы против
Стадия 4. Ориентированность на поддержат ние порядка	Выполнение своих обязанностей и обязательств. Нарушение законов возможно только в крайних случаях, когда они вступают в противоречие с социальными обязательствами. Долг человека - приносить пользу обществу, ipynne или социальному институту	Вступая в брак, ты клянешься любить свою жену и заботиться о пей. Брак - это не только любовь, это еще и обязательство. Как юридический документ	Нет ничего удивительного в том, что Хайнц хочет спасти свою жену; но воровать нельзя никогда. Он знает, что,
			воруя, отнимает ценное лекарство у.человска, который его изготовил
Постконвенциональный уровень
Стадия 5. Ориентирование на	Признание того, что люди исповедуют разные ценности и придерживаются разных мнений, что большинство ценностей и норм относительны. Эти относительные нормы следует соблюдать в интересах справедливости и потому, что это - общественный договор. Однако некоторые ценности, такие как жизнь и свобода, должны охраняться в любом обществе, вне зависимости от мнения большинства	Для этих обстоятельств нет закона. Украсть лекарство было бы неправильно, но оправдано	Здесь нельзя свалить всю вину на кого-то одного, но чрезвычайные обстоятельства не дают права брать закон в свои руки. Нельзя, чтобы каждый отчаявшийся начал воровать. Цель может быть и благородна, но цели не оправдывают средства
общественный договор
Стадия 6. Ориентирование па универсальные	Следование самостоятельно выбранным этическим принципам. Конкретные законы и социальные соглашения имеют силу потому, что они основаны на подобных принципах. Если законы нарушают эти принципы, следует действовать в соответствии с принципами, поскольку они универсальны: равноправие и уважение достоинства человека как самостоятельной личности	Эта ситуация заставляет его выбирать между возможностью украсть и возможностью дать своей жене умереть. В ситуации, где необходимо сделать такой выбор, с точки зрения нравственности, правильно решиться на воровство. Он должен действовать, руководствуясь принципами сохранения жизни и уважения к праву на жизнь	Перед Хайнпем стоит вопрос, думать ли о жизнях других людей, которые нуждаются в этом лекарстве не меньше его жены. Хайнц должен действовать не в соответствии с чувствами к своей жене, а уважая жизнь каждого человека, кому необходимо это лекарство
этические принципы

Источник The Stage Sequence: The Cognitive-Development Approach to Socialization (p. 379-380), L Kolberg. In D. A. Goslin (Ed.), Handbook of Socialization Theory and Research (p. 347 -480), 1969, Chicago: Rand McNally.

Чаще всего при изложении теории Колберга выделяют упорядоченную последовательность из шести стадий развития[ 7 ]. Эти стадии, в свою очередь, можно объединить в три уровня развития. В табл. 12.2 перечислены стадии и соответствующие уровни, а также примеры ответов по истории Хайнца. Как явствует из таблицы, в процессе развития происходит постепенное нарастание сложности рассуждений: ребенок переходит от ориентирования на награду и" наказание к учету ожиданий и норм общества, а затем - к формулированию внутренних принципов и представлений о совести. Заметьте, что высший уровень достигается, как правило, не ранее подросткового возраста и наблюдается далеко не у всех взрослых.

Мы еще не затрагивали вопрос о том, как оцениваются ответы испытуемых, и как их относят к определенной стадии нравственного развития. По ряду причин объяснить это в нескольких словах затруднительно. Во-первых, система оценки Колберга весьма сложна; это, наверное, самая сложная система оценки в психологической литературе. Во-вторых, с момента начала Колбергом своих работ по проблеме нравственного развития 40 лет назад система оценки претерпела существенные изменения. Сегодняшняя система оценки, «Standard Issue» (Colby et al., 1987),. - третья пересмотренная версия системы Колберга и его коллег. Существенность изменений демонстрирует тот факт, что коэффициент корреляции между результатами, полученными с помощью современной версии, и результатами, полученными при использовании оригинальной версии, составляет всего 0,39.

Конечно, сложность системы оценки и необходимость внесения изменений имеют свои причины. В целом, сотрудники исследовательской группы Колберга при неоднократном пересмотре пытались привести систему оценки в максимальное соответствие с положениями теории Колберга о том, как развивается нравственное суждение. В частности, со временем оценка становилась все менее связанной со специфическим содержанием ответа ребенка и все более ориентированной, как и в теории Колберга, на уровень и структуру рассуждения. Внесение изменений имеет и психометрические причины. Первые системы оценок Колберга были субъективны и сложны в практическом применении, поэтому большие сомнения вызывала и их надежность (Kurtines & Greif, 1974). Последняя версия, хотя и достаточно трудна для использования, все же обладает неплохой надежностью, основанной на общности оценок нескольких специалистов, и приемлемой ретестовой надежностью (Colby & Kolberg, 1987).

Хотя сложность системы оценки Колберга и оправданна, она тем не менее затрудняет проведение исследования. Исследователь, которого заинтересовала данная тема, не может просто пойти и провести «колберговское исследование» так же, как он мог бы провести «пиажетианское исследование». Для проведения исследования по системе Колберга необходимо получить доступ к специальным материалам и пройти подготовку в специальной группе. В действительности, даже чтобы оценить подобные исследования, может потребоваться доступ к первоисточникам и к информации о системе, использовавшейся при обработке данных. Как следствие, «колберговские исследования» проводят в основном сам Колберг, его ученики и сотрудники его исследовательской группы. Это положение дел затрудняет осуществление независимой проверки теории.

Учитывая все эти проблемы, следует отметить, что было разработано две альтернативы стандартному подходу Колберга. Первая альтернатива - «Показатель социоморальной рефлексии» (Sociomoral Reflection Measure или SRM) (Gibbs, Widman, & Colby, 1982). SRM включает в себя те же нравственные дилеммы и предназначен для выявления тех же типов нравственных рассуждений, что и методика Колберга. Однако в SRM дилеммы представлены в письменном виде, и отвечает на них испытуемый также в письменном виде. То есть SRM можно использовать для группового тестирования, а предъявление и обработка результатов значительно упрощаются. Не так давно была разработана сокращенная версия «Показателя социоморальной рефлексии» - SRM-SF (Gibbs, Basinger, & Fuller, 1992). Это результат дальнейшего упрощения с использованием прямой формулировки нравственных проблем, а не полного изложения дилемм (например, «Представьте, что вы дали обещание другу. Насколько важно выполнять обещания?..»). Гиббс и коллеги (Gibbs, Basinger, & Fuller, 1992) сообщают о впечатляющем уровне соответствия оценок стадии нравственных рассуждений, полученных с помощью их методики и стандартной методики Колберга. Они также приводят обширные данные, доказывающие надежность и валидность SRMw SRM-SF.

Вторая из важнейших альтернатив методики Колберга - «Тест определяющих проблем» {Defining Issues Test или DIT), разработанный Джеймсом Рестом (James Rest, 1979). В DIT используются те же нравственные дилеммы, что и в методике Колберга. Однако в DIT вслед за дилеммой идет список из 12 проблем, который испытуемый должен оценить по уровню значимости при принятии решения в описанной ситуации. Например, после истории Хайнца стоят вопросы следующего типа: «Следует соблюдать законы общества или нет?», «Какими ценностями руководствуются люди, взаимодействуя друг с другом?» О стадии нравственного развития судят по оценке испытуемым важности этих вопросов. Таким образом, DIT дает показатель понимания и оценки, основанный на выборе ответов, и тем самым отличается от методики Колберга, в которой оцениваются более или менее свободные рассуждения испытуемых. Коэффициент корреляции между результатами по этим двум тестам умеренный, но не абсолютный; обычно он находится в пределах 0,6-0,7. С точки зрения методологии, DIT имеет несколько преимуществ: на его выполнение уходит меньше времени, чем на тест Колберга; его результаты в меньшей степени зависят от способности вербально выражать свои мысли и подлежат объективной оценке.

Перейдем теперь от самого метода к краткому рассмотрению вопросов, поднятых работами Колберга. Множество вопросов вызвали как исследовательский интерес, так и разногласия, включая проблему связи между нравственными суждениями и нравственным поведением (например, Blasi, 1980), гипотезу о различии между полами в нравственных суждениях (например, Gilligan, 1982) и возможности создания программ нравственного воспитания, основанных на теории Колберга (например, Sockett, 1992). Здесь мы сконцентрируемся на вопросе, имеющем

непосредственное отношение к теории: на гипотезе о том, что в процессе развития нравственные суждения проходят ряд стадий. Как и теория стадиальности Пиаже, рассмотренная в главе 11, эта теория позволяет сделать два предположения о взаимосвязи развития отдельных навыков. Первое, что можно ожидать, это согласованность или синхрония: если имеет смысл говорить, что дети находятся на некоторой стадии, их суждения должны соответствовать этой стадии. Второе, что можно ожидать, это инвариантная последовательность: низшие стадии должны всегда предшествовать высшим, и ни один ребенок не может ни перескочить через стадию, ни вернуться назад.

Результаты исследований в целом подтверждают эти предположения. Для проверки гипотезы о синхронии необходимо использовать внутрисубъектный подход, при котором одни и те же испытуемые дают ответы на все дилеммы, что позволяет сравнить их рассуждения при выполнении разных заданий. В подобных исследованиях обнаруживается существенная, но не полная согласованность ответов по уровню нравственности. Уокер, де Врие и Треветан (Walker, deVries, & Trevethan, 1987), к примеру, изучали ответы как на стандартные дилеммы Колберга, так и на «реальные» дилеммы, которые предлагали сами испытуемые. Они обнаружили, что 62 % выборки находилось по обоим параметрам на одной стадии и что в 90 % случаев стадии либо полностью совпадали, либо были смежными. Аналогичные результаты были получены при сравнении ответов на несколько стандартных дилемм. Обычно преобладающая часть ответов респондентов, 65 %-70 %, относится к какой-либо одной модальной стадии, а большинство остальных ответов можно отнести к стадии либо следующей за модальной, либо предшествующей ей. Расхождения в две и более стадий крайне редки (Walker, 1988).

Для проверки гипотезы об инвариантной последовательности необходимо проведение лонгитюдного исследования. Первое подобное исследование инициировал сам Колберг: его диссертационная работа переросла в 20-летний проект; при этом первый раз испытуемых тестировали в конце 1950-х годов, когда им было 10-16 лет, а затем, в течение следующих 20 лет, они проходили тестирование пять раз с интервалом в 3-4 года. В итоговой публикации, содержащей выводы, полученные в этом исследовании (Colby, Kolberg, Gibbs, & Lieberman, 1983), указывается на отсутствие случаев пропуска каких-либо стадий и на наличие лишь незначительного количества случаев снижения показателей уровня нравственности, что объясняется скорее погрешностью измерения, а не истинным регрессом. Однако следует отметить, что признаки регресса в данных первого лонгитюдного исследования послужили одним из оснований для пересмотра системы оценки; то есть регресс был исключен помещением кажущихся незрелыми ответов на более высокие уровни. Хотя этот подход оправдан (Colby et al., 1983), у скептиков он вызывает сомнение в том, насколько вообще возможна проверка положения об инвариантной последовательности. С другой стороны, последние лонгитюДные исследования, основанные на современном варианте системы оценки, это положение неизменно подтверждают (Walker, 1989; Walker & Taylor, 1991).

Проверка положения о стадиальности осуществляется и с помощью кросс-культурных исследований. Следуя теории Колберга, с ее акцентом на базовом когнитивно-структуральном компоненте нравственности, можно предположить наличие ущественного сходства в нравственном развитии в разнообразных культурных условиях. Теория допускает различие в темпах развития, в конечном уровне и в специфическом содержании некоторых ответов. Однако в ней подчеркивается, что во всех культурах можно выявить одни и те же базовые стадии, которые преодолеваются представителями всех культур в одном и том же порядке. В целом результаты кросс-культурных исследований, которые сегодня охватывают впечатляющее количество культур и впечатляющее их разнообразие, подтверждают это теоретическое предположение (Edwards, 1986; Snarey, 1985). С некоторыми методологическими коррективами, стадии, о которых говорит Колберг, обнаруживаются во всех изучаемых культурах, возрастные тренды согласуются с представлением о переходе с низших стадий на высшие, а данные, полученные в ряде лонгитюдных исследований в других культурах, подтверждают положение об инвариантной последовательности. Однако из полученных данных также следует, что стадии выше четвертой среди представителей незападных культур очень редки. На сегодняшний момент неясно, отражает этот факт истинные межкультурпые различия в уровне нравственных рассуждений, или то, что Колбергу не удалось учесть формы нравственного мышления, которые имеют значение в культурах, отличных от нашей.

Последнее, о чем следует упомянуть в этом разделе, имеет некоторое отношение к сказанному выше. Даже в рамках нашей культуры теории Пиаже и Колберга, какими бы информативными они ни были, не исчерпывают область когнитивного аспекта нравственности. В последние годы ведется разработка ряда исследовательских программ, в целом соответствующих когнитивно-структуралистскому духу теории Пиаже и Колберга, но воплощающих в себе попытку исследовать формы рассуждения, которым эти ученые не уделили должного внимания. В этом отношении стоят упоминания работы, посвященные рассуждениям детей о просоциаль-ном поведении (например, Eisenberg, 1982), рассуждениям о справедливости распределения (например, Damon, 1980), и пониманию детьми социальных условностей и разницы между нравственностью и условностями (например, Smetana, 1993; Turiel, 1983). Туриель (Turiel, in press) делает обзор этих работ, а также последних исследований, проведенных в традиции Пиаже и Колберга.

Из книги Биология трансцедентного автора Пирс Джозеф Чилтон

ДРЕВНИЙ МЛЕКОПИТАЮЩИЙ, ЛИМБИЧЕСКИЙ, ИЛИ ЭМОЦИОНАЛЬНО-КОГНИТИВНЫЙ* МОЗГ * Познавательный. Вторая нервная система человека называется мозгом древнего млекопитающего. Он на самом деле довольно похож на мозг других млекопитающих, равно как и модели поведения, заложенные в

Из книги Биология познания автора Матурана Умберто

Когнитивный процесс (1) Когнитивная система - это система, организация которой определяет область взаимодействий, где она может действовать значимо для поддержания самой себя, а процесс познания - это актуальное (индуктивное) действование или поведение в этой области.

Из книги Ошибки, которые были допущены (но не мной) [Почему мы оправдываем глупые убеждения, плохие решения и пагубные действия] автора Аронсон Эллиот

Из книги Этнопсихология автора Стефаненко Татьяна Гавриловна

1.4. Когнитивный и аффективный компоненты этнической идентичности В моделях, предложенных разными исследователями, используются самые разные термины для обозначения составных частей когнитивного компонента этнической идентичности – этнические ориентации, групповые

Из книги Арт-терапия. Учебное пособие автора Никитин Владимир Николаевич

3. Терапия движением. Пластико-когнитивный подход Ведущие теории движенияИсследование содержания форм невербального выражения позволяет приблизиться к пониманию принципов и механизмов коррекции психического состояния человека. Анализ результатов научных

Из книги НЛП-2: поколение Next автора Дилтс Роберт

Глава 1 КОГНИТИВНЫЙ РАЗУМ Обзор первой главы Мозг Язык Пять основных открытий в нейро-лингвистическом программировании со времени НЛП-1 Восприятие времени Позиции восприятия Уровни изменений и интеграции Модель SCORE Паттерны мета-программ Общая

Из книги Психология обмана [Как, почему и зачем лгут даже честные люди] автора Форд Чарльз В.

Когнитивный стиль Умеренная конфабуляция характеризуется импульсивностью и эмоциональными высказываниями и во многом схожа с истерическим когнитивным стилем (см. главу 6). Проблема когнитивных стилей не исследовалась с применением нейропсихологических методов.

Из книги Когнитивная психотерапия расстройств личности автора Бек Аарон

Когнитивный сдвиг Иллюстрацией сдвига в когнитивных функциях при переходе от расстройств личности к состоянию тревоги и затем к депрессии могут служить переживания Сью. Насколько она себя помнила, она всегда сомневалась в том, принимают ли ее люди. Когда ее отношения с

Из книги Психология автора Робинсон Дейв

Из книги Сверхчувствительная натура. Как преуспеть в безумном мире автора Эйрон Элейн

СЧЛ и поведенческо-когнитивный подход Что касается пригодности этих четырех методов для СЧЛ, важно в первую очередь то, насколько они подходят лично вам, но несколько моментов надо принять во внимание в любом случае. Вероятно, всем СЧЛ в том или ином случае следует

Из книги Бессознательный брендинг. Использование в маркетинге новейших достижений нейробиологии автора Прает Дуглас Ван

Из книги Быстрые решения не приводят к успеху [Пойми, что хочет твой мозг, и сделай наоборот] автора Салво Дэвид ди

Настроить когнитивный компас Каким же особенным преимуществом наделяет нас это незначительное беспокойство мозга, которое мы называем мыслью. Дэвид Хьюм У любой человеческой проблемы всегда существует простое решение – ясное, внушающее доверие и… неправильное. Х. Л.

Из книги Мозг, разум и поведение автора Блум Флойд Э

Из книги Когнитивные стили. О природе индивидуального ума автора Холодная Марина Александровна